Изображенная на снимке тварь, присев на своих задних конечностях, балансировала на огромном резном троне, являвшемся точной копией того, который Джонс видел на одной из предыдущих карточек. Описать ее обычными словами было нелегко, ибо ничто похожее никогда еще не приходило в голову ни одному нормальному человеку. Возможно, в ней было что-то, напоминающее высших позвоночных Земли, хотя этого и нельзя было сказать с полной уверенностью. Размеры чудовища были огромными, поскольку, даже пригнувшись, монстр был почти вдвое выше Орабоны, который на снимке стоял рядом с ним. Приглядевшись внимательнее, все же можно было различить в очертаниях существа сходство со строением тела позвоночных животных.
Чудовище имело почти шарообразное туловище и шесть длинных извилистых конечностей, заканчивавшихся клешнями наподобие крабьих. На верхнем конце туловища находился еще один шар, размером поменьше, который выдавался слегка вперед. Расположенные на нем в виде треугольника три немигающих рыбьих глаза, гибкий, длиной около фута, хобот и что-то похожее на жабры по бокам, позволяло предположить, что этот шар является головой твари. Большая часть ее тела была покрыта чем-то, что Джонс поначалу принял за шерсть, однако при ближайшем рассмотрении это оказалось густой порослью тонких гибких щупалец, каждое из которых оканчивалось маленькой пастью, из которой торчало жало.
На голове и чуть ниже хобота щупальца были более толстыми и извивались наподобие змеевидных локонов легендарной медузы Горгоны. Утверждение, будто морда подобной твари может иметь какое-то выражение, звучит парадоксально; однако Джонс почти кожей чувствовал, что расположенные треугольником выпученные глаза и хищно поднятый хобот буквально излучают зловещую смесь алчности, ярости и абсолютной жестокости, а также каких-то других эмоций, непостижимых для человеческого разума. «В этом средоточии уродства и гротеска, — размышлял Джонс, — нашло свое воплощение все безумие, весь опасный и бесчеловечный скульптурный гений Роджерса». Тварь казалась невероятной, но в то же время фотография подтверждала ее существование.
Роджерс прервал его размышления.
— Ну и что вы о Нем думаете? Вам все еще непонятно, что могло раздавить ту собаку и высосать из нее кровь миллионом своих маленьких пастей? Ему нужна была кровь, и будет нужна еще. Оно является божеством, а я — Его верховный жрец. Иа! Шуб-Ниггурат!..
Джонс с отвращением и сочувствием отложил фотографию.
— Послушайте, Роджерс, так не годится. Есть же какой-то предел. Это, конечно, великое произведение и все такое, но оно очень плохо на вас действует. Вам лучше не видеть его. Пусть Орабона разрушит этот «шедевр», и попытайтесь больше о нем не думать. И позвольте мне разорвать эту отвратительную фотографию.
Огрызнувшись, Роджерс схватил снимок и убрал его в ящик стола.
— Неужели вы, идиот, все еще думаете, что Оно — подделка?! Вы до сих пор считаете, что я сделал Его сам и что все мои фигуры — это лишь мертвый воск? Черт вас возьми! Да вы, оказывается, глупее, чем была бы ваша восковая копия! Но теперь у меня есть неоспоримое доказательство, и оно вам скоро будет представлено! Не сейчас, а немного позже, поскольку Оно еще не готово к очередной жертве. Но тогда… вам не придется сомневаться в Его мощи!
Когда Роджерс вновь взглянул на загадочную дверь с тяжелым висячим замком, Джонс взял свою шляпу и поднялся со скамьи.
— Хорошо, Роджерс, пусть позже. А сейчас я должен идти. Я еще зайду завтра. Подумайте над моим советом. Может быть, он покажется вам разумным. Спросите Орабону, что он думает по этому поводу.
Роджерс оскалил зубы в злорадной усмешке.
— Нужно идти, да? Что, испугались наконец? Испугались после всех ваших бравых разговоров? Вы же сами только что говорили, будто все эти фигуры — один лишь воск, а когда я решил доказать вам, что это не так, бросились наутек! Вы вроде тех смельчаков, которые бились со мной об заклад, что смогут провести в музее ночь — они приходили сюда очень бодро, но уже через час начинали орать и колотить в дверь! Хотите, чтобы я спросил Орабону, да? Вечно вы оба против меня! Вы хотите разрушить Его грядущее земное царство?
Джонс оставался невозмутимым.
— Нет, Роджерс, никто ничего против вас не имеет. Я вовсе не боюсь этих изваяний и совершенно искренне восхищаюсь вашим искусством. Просто сегодня мы немного перенервничали, и мне кажется, что небольшой отдых пойдет нам обоим на пользу.
Но Роджерс снова преградил своему гостю путь.
— Значит, не боитесь, да? А почему же вам так не терпится уйти отсюда? Послушайте, а может быть, вы согласитесь остаться здесь на ночь — один в полной темноте? К чему вам спешить, если вы не верите в Его существование?
Видимо, Роджерсу пришла в голову какая-то новая идея.
— Да я, в общем, никуда и не тороплюсь, — безразлично ответил Джонс, вопросительно посмотрев на него, — Но чего мы добьемся, если я останусь и проведу здесь ночь? Что это докажет? Да и к тому же, здесь очень неудобно спать. Вся эта затея не принесет нам никакой пользы.
Но тут Джонса осенило, и уже примирительным тоном он продолжил:
— Видите ли, Роджерс, я только что сказал, что оставаться здесь совершенно бессмысленно. Однако это не совсем так. Это доказало бы, что все ваши чудовища — просто куклы, и не следует давать так много воли своему воображению, как это делаете вы. Предположим, я останусь. Но если я пробуду здесь до утра, и при этом со мной ничего не случится, то согласитесь ли вы хоть немного пересмотреть свои взгляды? Например, поедете куда-нибудь отдохнуть месяца на три и прикажете Орабоне уничтожить этот ваш новый экспонат… Решайтесь! По-моему, это честная игра.
По выражению лица Роджерса трудно было определить, что он испытывал в этот момент. Очевидно, он взвешивал все за и против, и наконец желание восторжествовать над своим недоверчивым гостем взяло верх.
— Хорошо! Я воспользуюсь вашим советом, но только при условии, что вы выдержите все испытание до конца. Сейчас мы пообедаем в каком-нибудь ресторане и вернемся сюда. Я запру вас в выставочном зале и уйду домой, а утром вернусь, даже раньше Орабоны, — а он приходит сюда за полчаса до открытия — и проверю, как у вас дела. Но если вы не слишком уверены в себе, не надо искушать судьбу. Все ваши предшественники не выдерживали и отступали. Я и вам даю такую же возможность. Если вы будете громко стучать во входную дверь, то непременно привлечете внимание констебля. Я думаю, что очень скоро вам станет не по себе — ведь вы будете находиться в одном здании с Ним, хотя и в другой комнате.
