То, что было дальше, нельзя назвать реальностью. Но и сном это не было. И галлюцинацией. Что-то суммарное и поделенное на три. он качнулся на жертвенном алтаре. Или на трибуне для пролетарских… трибунов. Горел рассеянный свет, было душно, плавали клубы тумана – то ли в голове, то ли в зале. Он был уже однажды в этой галерее, где представлено весьма неоднозначное искусство. Но то, что это искусство, сомнений не возникало… Он поднялся с алтаря, протер глаза. Наверное, его накачали наркотиками. Зрительное восприятие как-то отставало от событий: он видел себя, лежащего на странном возвышении. Словно раздвоился. Поднялась душа, чтобы побродить неприкаянно, а тело осталось…
Он был сплошное равнодушие. Бродил мимо выставленных на обозрение пышных полотен. Причудливые персонажи занимались странными делами. Гримасничали бесы, злобно скалились демоны, следя за ним живыми огненными глазами. Надменно взирали «прогрессивные деятели» в кардинальских мантиях с проросшими сквозь тиары игривыми рожками – высокомерные, коварные, властолюбивые. Мотала нервы черная цыганка-ведьма, собравшаяся сварить свой ведьминский отвар из некрещеного младенца. Увидев прохожего, прервала свое кулинарное занятие, свела густые брови, чуть не вылезла из картины, провожая его пристальным взором. По стенам галереи бродили тени – самые настоящие тени, никем искусственно не спроецированные. Следовали неотступно за Артемом, извивались, меняли очертания, но все равно оставались тенями изготовившихся к прыжку людей… Открывался дремучий колдовской лес – он входил под его сень, увязая по колено в мокром сочном мху.
Ночная птица сорвалась с ветки, пролетела, хлопая крыльями, у него над головой. Скрипели столетние стволы – могучие искривленные деревья, шурша листвой, переходили с места на место…
Он выполз из леса полностью обессиленный. Так сложно принимать весь этот бред за чистую монету. В больной голове понемногу прояснялось. Он был уверен, что с мозгами все в порядке. Но то, что творилось в галерее, ему не мерещилось. Бред больного воображения имел место. Но и трезвая голова, которой хотелось объяснений, тоже имела место. Он добрался до ближайшей двери за портьерой, толкнул ее. Дверь не поддалась. Потянул на себя – с тем же успехом. Побрел дальше, отмахиваясь от хохочущих демонов. Следующая дверь – тоже заперта. Он раздвинул портьеры, проник в соседний зал… и встал как вкопанный. Половину стены занимало окаянное «Торжество истины» Питера Брейгеля…
Волосы на голове встали дыбом. Какая же энергетика исходит от этой картины… Изъяны и изгибы полотна в глаза почти не бросались. Неужели успели над ними потрудиться? Выходит, он опять провалялся неизвестно где несколько суток? Он попятился, чтобы не затянуло эта бессмысленное занятие у местечка Армагеддон… И снова тени материализовались из спертого воздуха – обвили его, окутали, сжали за локти, подтолкнули в спину. Он куда-то полетел…
Сознание возвращалось долго и упорно. Но полностью не вернулось, застыло на грани между «там» и «здесь». Он лежал на жесткой панцирной кровати, но казалось, что он лежит на ватном облаке в тот момент, когда в облаке конденсируется влага. «Надеюсь, я не надул в штаны?» – мелькнула стыдливая мысль и тут же растворилась. Он начал подниматься, как покойник из гроба. Но опустилась ведьма на метле. То ли проскочила через дымоход, то ли влетела через неплотно запертую дверь. Отбросила метлу, скинула одежду, обернулась блестящей чешуйчатой змеей. Он рухнул на кровать под ее напором, не успев ахнуть. Она больно стиснула ему бедра, обернулась писаной красавицей…
В гробу он видел этих писаных красавиц! Он хотел возмутиться, но она уже оседлала его, взнуздала и, видимо, собралась предать отдельной части его тела вертикальное положение. Он сжал ее тугие плечи. Чуть помедленнее, кони… Ведьма хохотала безумным смехом ему в лицо. От этого демонического хохота он очнулся. На нем сидела чернобровая Аэлла, собственной персоной…
– Здравствуй, мой милый, – злорадно процедила она сквозь зубы, – ты не представляешь, как я соскучилась. Все ждалки прождала, дни считала, за калитку выглядывала…
– А я-то как соскучился… – убитым голосом пробормотал Артем, – отстань от меня, ведьма, без тебя тошно. Иди лучше какого-нибудь неофита охмуряй.
Она отозвалась звонким смехом.
– Ну уж нет, – вцепилась в него мертвой хваткой, – теперь ты мой, сладенький. Не угомонился еще? И в Швейцарии решил показать свой норов? Ну ничего, мы с тобой еще разберем твои полеты. Потом, не сейчас… – в нотках голоса злой колдуньи появлялось что-то дрожащее, похотливое, – я ведь и впрямь по тебе соскучилась…
Его тошнило от этой «близости». Ведьма испарилась, он тащился по изогнутому буквой «Г» помещению, дурея от головной боли, мимоходом узнавал свою темницу в замке Ватяну. Припал к унитазу, изливал содержимое желудка, не задумываясь, откуда в желудке содержимое.
Следующим посетителем был Евгений Гурвич. Вошел, сел на край кровати, забросил ногу на ногу, обхватил колено сомкнутыми ладонями и пытливо уставился на Артема. Он был непривычно бледен, голова еще недавно была перевязана – проступало место, на котором выстригали волосы, чтобы наложить повязку.
– Меня нет, я в прострации, – пробормотал Артем, отворачиваясь к стенке. Ходят тут, понимаешь…
– Ценю ваш юмор в состоянии прострации, – отозвался Гурвич. – К сожалению, я пришел сюда не за тем, чтобы чистить вам рыло.
– Разумно, – поддержал Артем, – кто старое помянет, тому глаз вон. Что вам нужно от меня, Гурвич? Теперь-то проясняется, что я не врал про картину в сейфе?
– К вам претензий нет, Артем Олегович. Даже на все ваши многочисленные попытки к бегству и ликвидацию наших людей совместно с Фельдманом мы можем посмотреть сквозь пальцы… при определенных обстоятельствах.
– Называйте свои обстоятельства, – разрешил Артем.
– Другие назовут обстоятельства. А мне бы хотелось с вами поговорить о некой девице по имени Анюта.
– Неужели опять выжила? – встрепенулся Артем.
Шутка Гурвичу понравилась. Он сдержанно рассмеялся.
– У вас прекрасное чувство юмора, Артем Олегович. Но особа была живучая, не отнять. Полтора года она работала в нашей организации, и даже лучшим психологам не приходило в голову, что это глубоко законспирированный агент. Нам хотелось бы знать, на кого она работала.
Артем повернулся лицом к собеседнику.
– Выходит, грош вам цена как специалисту, Гурвич. Проглядеть такую западню…
– Давайте без критики, – Гурвич нахмурился. – У этой женщины был интерес относительно вашей персоны и все основания, чтобы дважды воскреснуть из мертвых. Ваши впечатления от этой особы.
– Не вижу оснований, чтобы не сказать вам чистую правду, – пожал плечами Артем. – Никакой она не агент. Эта женщина все полтора года служила вам верой и правдой. Но информация о Брейгеле в банковском сейфе нашла еще одного «пользователя». Подозреваю, это влиятельный частный коллекционер. Он предложил тому, кто сможет выкрасть картину, десять миллионов долларов. Трудно устоять перед соблазном, согласитесь? Сумма гигантская для простого человека. А с другой стороны – ничтожно маленькая, чтобы оставлять в живых своих сообщников…
Он не видел резона врать. Он рассказал все, что знал о пройденном предмете. Гурвич мрачно безмолвствовал. Потом поднялся и, не говоря ни слова, вышел.
– Туда тебе и дорога… – пробормотал Артем, стремительно засыпая.
Состояние постепенно улучшалось. Когда он в очередной раз открыл глаза, в камеру протаскивал поднос старый знакомец Оскар. По заведенной традиции он бубнил под нос.
– Неужели, – бубнил тщедушный тюремщик, – не верю своим старым слезящимся глазам. Ну и как оно в мире людей, добрый мистер? Нагулялись, навеселились?
– Приветствую, дружище, – приподнялся Артем, – все ворчите, скрипите, воняете?
– Да я все тот же, – фыркнул Оскар, – а вот вы, говорят, в Швейцарии устроили небольшое представление?
– Так вы уже знаете? – удивился Артем. – В вашем хмуром монастыре слухи распространяются, как в женском общежитии.
– Слухами земля полнится. Впрочем, старому Оскару до ваших дебошей никакого дела нет. Пусть начальство разбирается с вашими задвигами.
«Задвигами? – удивился Артем. – Значит, у меня задвиги, а у всех этих мракобесов – нормальное человеческое поведение?»
– Держите, – взгромоздил Оскар на тумбочку поднос, – червячки, жучки, паучки, прочие деликатесы, – и засмеялся трескучим смехом, видя, как вытягивается физиономия арестанта. – Шучу я, уважаемый, шучу. Мы же не мумба-юмба какие-нибудь. Нормальная человеческая еда. Что, как говорится, ангел высшей категории послал…
Продолжая ворчать, сгибаясь в три погибели, Оскар удалился. Артем осторожно начал снимать крышки с посудин. Ангел высшей категории послал практически теплый черепаховый суп, жареную индейку в сметане и порцию черного растворимого кофе в термосе-чашке. Надо же, – подивился Артем, – стали кормить, как в лучших домах.
