— И вы так легко мне об этом говорите? Не думаете, что я могу отказаться? — удивилась я. А еще удивлялась тому, что общаюсь с нечистой силой на вы. Но почему-то не самому факту общения.
— Cara[4] Ангелина, неужели вы думаете, что я прихожу с предложениями к каждому, кто о чем-то мечтает? Отнюдь. Только к тем, для кого слово «хочу» намного весомее здравого смысла. Только такие люди готовы пожертвовать ради удовлетворения своих прихотей чем-то очень важным.
— А зачем вам полгода моей жизни? — я еще барахталась, но уже тонула, хотя и убеждала себя — как все те другие, — что я смогу, я не позволю «маме», то есть самой себе, выгнать «дедушку» из «квартиры».
— Как зачем? — ласково засмеялся дьявол. — Чтобы сделать вожделенный крем. Эдакий «Скульптор тела». Открою маленькую тайну. Некоторые крема от морщин, целлюлита и прочей дамской глупости, очень дорогие — это просто попытка воспроизвести химическим путем то, что я даю таким, как вы, Ангелина. Они действительно могут что-то подтянуть, подправить, но не более. Потому что в них нет главного — энергии жизни. Судите сами, чтобы привести ваши, мягко говоря, непривлекательные тело и лицо в соответствие с вашим именем, нужно очень, очень много энергии. А в чем еще может быть столько энергии, как в жизни? Полгода вашей жизни — это поступки, мысли, чувства. Плюс простая физиологическая энергетика. Механическая, кинетическая, электрическая.
Вот тут наконец мне стало страшно, и он это почувствовал.
— Не бойтесь, Ангелина. Полгода жизни… Вы же не знаете, когда умрете. И я не знаю. Может, через шестьдесят лет. А может, завтра. Хотя нет, точно не завтра. Я бы почувствовал, что вы не мой клиент. Так вот, вы же не рвете волосы, не бьетесь в истерике: «Ай-яй-яй, может быть, я вот-вот умру». Вы — не только вы, cara, все люди — живете так, как будто не умрете никогда. Даже те, кому врачи вынесли приговор, надеются, что это ошибка, что они протянут побольше, чем обещанные пара месяцев. Даже приговоренные к смертной казни до последнего надеются, что их помилуют. Так что в плане ожидания смертного часа для вас не изменится ничего. Какая вам разница, на метр дальше или ближе дерево, если в темноте вы его все равно не видите. Врежетесь лбом — тогда и узнаете, где оно было.
Дьявол взмахнул рукой, как фокусник, и на его ладони появилась голубая баночка, ничем не отличающаяся от тысяч других баночек, продающихся в магазинах косметики и парфюмерии.
— Итак, cara Ангелина, это ваша будущая красота и ваши полгода жизни. Нет, лучше поставим в другой последовательности. Это ваши полгода жизни — и ваше новое тело. И вся оставшаяся жизнь в этом новом теле. Еще можно все вернуть — пока вы не взяли крем в руки.
Может, я и правда проживу еще шестьдесят лет. Шестьдесят лет уродливой коровой. Прекрасные мечты по ночам, насмешка зеркал днем. Тоска и одиночество. На полгода больше или меньше — какая разница.
Я протянула руку и взяла баночку. Она была прохладной, пальцы покалывало тоненькими иголочками, как будто я держала их над стаканом холодной газировки, только что налитой из бутылки. Крышка легко отвернулась. Крем был нежный-нежный, бледно-голубой с темно-синими искорками, он пах какими-то белыми цветами — то ли нарциссами, то ли ночной фиалкой.
— Осторожно, — дьявол остановил меня, когда я хотела дотронуться до поверхности пальцем. — Не торопитесь. Во-первых, дождитесь полуночи.
— Полуночи? — удивилась я. — А, ну да, конечно. Колдовство ведь.
— Хватит молоть чепуху, — скривился дьявол. — Колдовство! Метаболизм! У вас не все пельмени ускакали, часть вы успели употребить по назначению. Так что дайте им время благополучно уйти из желудка. Во-вторых, надо будет полностью раздеться и полностью намазать все тело. Лицо и волосы тоже. Чтобы ни одного не намазанного сантиметра не осталось.
— А хватит? — засомневалась я.
— Тут на двух таких, как вы, хватит. Но не экономьте, мажьте все, до последней капельки. Вам все равно больше не понадобится, а на других не подействует — ведь это же ваша жизнь. А потом, cara, встанете у зеркала и начнете мысленно лепить себя новую. Не упускайте ни одной детали. Нужно управиться за полчаса, пока тело будет мягкое, как нагретый воск. Потом исправить что-то будет уже нельзя. Ну, вы это уже проделывали в мечтах сотни раз, справитесь.
— А если оставить немного крема — ну, для корректировки? На всякий случай?
— Нет, я же сказал, все сразу. Второго шанса не будет. Всего хорошего, cara Ангелина. До встречи.
Он исчез, как будто и не было. Только открытая баночка в руках, пельмени на полу и лопнувший по шву халат. Я закрыла крем и поставила на стол. Собрала пельмени, выбросила в мусорное ведро, тщательно вытерла мокрой тряпкой пол.
Следующие несколько часов прошли как в лихорадке. Я то ходила по квартире, то усаживалась перед телевизором, но вскакивала уже через несколько минут. Стрелки будильника, казалось, не двигались вовсе. Несколько раз на меня накатывала волна страха и сожаления, но «хочу» тут же убеждало, что страх этот напрасный. «Ха-ра-шо, все будет харашо», — пела я голосом Верки Сердючки и показывала язык своему отражению. Я искала его везде — в прихожей, в ванной, на внутренней дверце платяного шкафа и даже на выпуклом боку электрочайника. Может быть, прощалась с ним — ненавистным, но все же родным, привычным, бывшим со мной почти три десятилетия. Мысли о том, какой будет моя новая жизнь, я старательно гнала прочь. Она начнется уже завтра. Вот завтра и подумаем в этом направлении.
Наконец настал час Ч. И правда — «час Ч». «Час черта». Если и были сомнения, то я их успешно задавила. Впрочем, какая разница. Ведь полгода моей жизни все равно находились в этой банке. И даже если б я вдруг отказалась от идеи стать дивно красивой, никто бы мне их обратно не вернул.
Я включила в комнате свет, открыла дверцу платяного шкафа, разделась и встала перед зеркалом, в последний раз разглядывая свое безобразие. Дряблые щеки, двумя валиками стекающие на короткую толстую шею и сливающиеся со вторым подбородком. Темная поросль на верхней губе, грубые темные волоски на подбородке. Утонувшие в мешках глаза-щелочки — даже цвет не разглядеть. Брежневские брови-щетки. Нос, похожий на утиный клюв. Прыщи на лбу, которые так и не подумали пройти вместе с подростковым возрастом…
Проинспектировав лицо, я опустила глаза ниже и поморщилась. Мама еще в школе цитировала мне Чехова: «Нет того урода, который не нашел бы себе пары». Честное слово, она не хотела меня обидеть, наоборот — подбодрить и внушить уверенность, что даже на мою сомнительную красоту найдется восторженный поклонник. Однако ключевым для меня стало слово «урод». Нет, я вполне допускала, что где-нибудь на другом конце света, на Огненной земле или в Гонолулу, живет человек, который при виде меня впал бы в экстаз. Но вряд ли он когда-нибудь додумается приехать в Петербург, чтобы раздеть Ангелину Коврову и начать восторгаться. Тут, конечно, была логическая нестыковка, ведь захотел же меня когда-то Рудик, иначе вряд ли бы у него что-то получилось. Но единственный свой сексуальный опыт, приобретенный под алкогольным наркозом, я постаралась как можно дальше запрятать на задворки памяти. В самый дальний чулан, закрытый на много-много замков.
