Так вот, в субботу симпатичный молодой человек из магазина радиоаппаратуры явился с этим чудом ко мне на дом, сам установил его и подключил к сети. Когда техник уже заканчивал работу, у меня вдруг мелькнула мысль. Ведь у молодых людей слух, как известно, гораздо лучше, чем у стариков, к тому же этому юноше, учитывая его профессию, просто необходимо было иметь исключительный слух. Поэтому я поставил ему одну из пленок, где звуки раздавались довольно громко, и, вручив ему наушники, попросил прослушать ее. После этого я поинтересовался, что же ему удалось разобрать, и он незамедлительно ответил: «Там кто-то разговаривает». Это меня удивило. «А кто – мужчина или женщина?» – спросил я. Он не колебался: «Мужчина». «А что он говорит?» – «Не знаю, запись очень замедленная». Новый сюрприз! Я уже привык к тому, что голоса произносили фразы очень быстро. «Вы хотите сказать, что убыстренная», – поправил его я. «Да нет же, наоборот, замедленная, по крайней мере, мне так кажется». Он перемотал пленку к отмеченному месту и, надев наушники, руками немного добавил скорость. Потом снял наушники и кивнул. «Конечно же, скорость очень маленькая, вот, послушайте сами», – и протянул мне наушники. – «Я вам сейчас продемонстрирую». Я надел наушники и наблюдал, как он руками увеличивает скорость записи. И тогда я услышал четкий мужской голос, объявивший: «Положительно. Вы меня слышите?»
Этот несложный опыт знаменовал новый этап в моей работе. Теперь я часто получал записи с отчетливыми голосами, и значение слов менялось при переключении скорости. «Лэйси – верь в это» явилась одной из первых таких записей. Ее смог бы услышать даже тот тугоухий молодой врач.
Три такие пленки я послал своему приятелю в Колумбийский университет, о чем я уже сообщал Вам.
Прослушайте их, а потом сделайте свои собственные записи. Поначалу у Вас вообще может не получиться, или же голоса будут едва уловимы. Если Вы не сможете привыкнуть к шуму и научиться, как пробиваться сквозь него, тогда возьмите за основу мои самые громкие записи и судите по ним. Сначала их надо очистить от шума, для этого существует специальное оборудование. После этого их надо подвергнуть спектрографическому анализу. Можно также и восстановить скорость первоначальной записи и, исходя из этого, исключить возможную подделку, как если бы запись делалась с радио.
Эти голоса – реальны. Я уверен, что они принадлежат умершим. Это нельзя доказать. Но даже с научной точки зрения можно продемонстрировать, что они принадлежат сущностям без тела в том смысле, как мы это понимаем. Возможно, католическая церковь заинтересуется этим явлением, у нее достанет средств. Необходимо доказать, что голоса существуют, а их источник – неземной. И опыты можно повторять до бесконечности, лишь бы убедить самых твердолобых.
Да, голоса уверяли меня, что это неважно. Для кого неважно? Интересно узнать. Люди боятся смерти и не желают смириться с тлением и вечным забвением. По ночам они рыдают, оплакивая своих потерянных любимых. Неужели только вера способна избавить нас от страданий? Неужели ее достаточно?
Эти пленки – моя молитва за всех, кто пребывает в горе. Конечно, они не суть спасение, ибо сомнения наверняка останутся – ведь воскрешение Лазаря не убедило даже тех, кто видел его своими собственными глазами! Если Бог не желает вмешиваться, тогда вмешаться должны люди. И Он позволяет нам сделать это. Это наш мир.
Спасибо Вам за то, что Вы не объявили мое решение великим грехом отчаяния. Я-то знаю, что это не так. Я же ничего не делаю. Я только жду. Может быть, в глубине души Вы все же подумали, что это неправильно. Но Вы не сказали этого вслух. Поэтому я прощаюсь, и надежда не оставляет меня.
В дальнейшем Вы, возможно, услышите обо мне странные вещи. Мне страшно об этом думать, но если это все же произойдет, знайте, что я никогда никому не желал зла. Думайте обо мне только хорошо. Договорились, святой отец?
Сколько же времени мы с Вами знакомы? Два дня? Я буду скучать без Вас. Но я знаю, что когда-нибудь мы с Вами опять встретимся. Когда Вы прочтете это письмо, я буду уже с моей Анной. Пожалуйста, порадуйтесь за меня.
С глубоким уважением, Винсент Амфортас."
* * *
Амфортас пробежал глазами письмо. Кое-где он внес незначительные поправки, потом, взглянув на часы, отметил, что уже пора делать инъекцию гормона. Он научился делать укол заранее, не дожидаясь страшной головной боли. Теперь каждые шесть часов он почти автоматически вводил себе шесть миллиграммов лекарства. Вскоре ослабевший разум покинет его. Поэтому надо торопиться с письмом.
Амфортас поднялся в спальню и, сделав себе укол, быстро спустился к пишущей машинке, которая стояла на маленьком журнальном столике. Он немного подумал и, решив, что в письмо надо внести еще одно дополнение, начал печатать:
"Р. S.: В течение долгих месяцев, пока я был занят своими исследованиями, я частенько обращался к голосам: «Опишите свое состояние и месторасположение как можно точнее и яснее». Несколько раз мне удавалось добиться весьма четких ответов. Вообще голоса стараются избегать подобных настойчивых вопросов. И Вам, наверное, будет интересно, какие ответы я получил. Вот они:
Сначала мы приходим сюда.
Здесь мы ждем.
Забвение.
Мертвые.
Это похоже на корабль.
Это похоже на больницу.
Врачи – ангелы.
Еще я спросил: «Что мы, живые, должны делать?», и отчетливый голос произнес: «Творить добро». Голос был похож на женский".
Амфортас выдернул письмо из машинки и вставил в нее конверт, на котором напечатал:
«Пресв. Джозефу Дайеру, Общество Иисуса Джорджтаунский университет Доставить в случае моей смерти».
Киндерман приближался к больнице и постепенно замедлял шаг. У самого входа он оглянулся и сквозь моросящий дождь посмотрел на хмурое небо. Он попытался было определить, когда же взойдет солнце, потому что полностью утратил счет времени, но увидел лишь красные вспышки огней на полицейских машинах, которые одна за другой следовали по улице, врезаясь в ночные, сверкающие от дождя сумерки. Киндерман почувствовал, что движется как во сне. Он не ощущал собственного тела. Мир стал неузнаваем. Издалека заметив подкативших в автомобиле телерепортеров, лейтенант отвернулся и торопливо прошел внутрь больницы. На лифте он поднялся в невропатологическое отделение и сразу же окунулся в знакомый хаос. Репортеры были уже тут как тут. Внезапно Киндермана ослепила фотовспышка. Повсюду стояли полицейские. У поста дежурной медсестры уже столпились любопытные врачи, большинство из которых явились сюда из других отделений. Коридор был забит перепуганными и заспанными больными, видимо, они еще не совсем поняли, что произошло. Медсестры по очереди подходили к ним и уговаривали вернуться в палаты.
