– Аткинс, что это ты затеял? – рассеянно пробормотал Киндерман. Сейчас он выглядел жалким и беспомощным стариком. – Я хочу прошвырнуться.
– А мы как раз и идем гулять, лейтенант. Вот сюда, прошу вас.
Аткинс проводил лейтенанта в другое крыло больницы и, вызвав лифт, спустился с Киндерманом на первый этаж. Ему не хотелось натолкнуться в вестибюле на журналистов. Миновав еще несколько длинных коридоров, они оказались в конце концов на улице, но только с другого выхода, рядом с территорией университета. Небольшой портик оберегал их от дождя, который заметно усилился к этому времени. Молча наблюдали они за ливневыми струями. Вдалеке группа студентов в разноцветных куртках и плащах припустилась бегом, торопясь на завтрак. Две подружки-студентки, заливаясь смехом и прикрывая газетами головы, выпорхнули из общежития.
– Этот человек был настоящей поэмой, – нежно произнес Киндерман. Аткинс ничего не ответил. Он продолжал следить за дождевыми потоками.
– Аткинс, я хочу немного побыть один. Спасибо тебе.
Аткинс обернулся и внимательно посмотрел на следователя. Тот невидящим взглядом уставился прямо перед собой.
– Хорошо, сэр, – коротко бросил сержант. Он повернулся и отправился назад в отделение невропатологии, где с ходу принялся опрашивать свидетелей трагедии. Всех врачей, медсестер и санитаров психиатрического отделения, дежуривших в эту ночь, попросили задержаться. Некоторые из них уже крутились поблизости. Пока Аткинс задавал вопросы дежурной медсестре, рядом с ними неожиданно появился врач и перебил Аткинса:
– Вы простите меня... Извините... – Аткинс взглянул на него и заметил, что этот человек находился в сильнейшей растерянности. – Меня зовут Амфортас, доктор Амфортас. Я лечил отца Дайера. Скажите, неужели это правда?
Аткинс с грустью кивнул.
Несколько секунд Амфортас молча стоял, бледнея прямо на глазах. Взгляд его становился все более пустым и отрешенным. Амфортас словно ушел в себя и, обронив на прощание «Благодарю вас», неуверенной походкой двинулся к выходу.
Аткинс посмотрел ему вслед и снова повернулся к медсестре:
– Когда он приходит на работу?
– Он не приходит сюда больше, – ответила та. – Амфортас уже не работает с больными. – Девушка пыталась сдержать подступающие слезы.
Аткинс что-то пометил в своем блокноте. Он уже собрался было задать медсестре очередной вопрос, но вдруг неожиданно обернулся и увидел, что к ним приближается Киндерман. Шляпа и пальто следователя промокли насквозь. «Наверное, бродил под дождем», – подумал Аткинс. Киндерман стоял перед сержантом. Но он был уже совсем другим. Чистый и ясный взгляд его выражал решимость.
– Ну ладно, Аткинс, хватит тебе лодырничать и завлекать в свои сети хорошеньких сестричек. Здесь серьезное дело, а не шуры-муры.
– Сестра Китинг была последней, кто видел его живым, – сообщил Аткинс.
– Когда это произошло? – обратился следователь к медсестре.
– Примерно в половине пятого, – ответила та.
– Сестра Китинг, можно мне поговорить с вами наедине? – спросил Киндерман. – Простите, но это необходимо.
Она кивнула и вытерла нос платком.
Киндерман указал на кабинет с застекленными дверьми, расположенный неподалеку от дежурного поста:
– Может, там?
Девушка снова кивнула. Киндерман последовал за ней в кабинет. Здесь стоял небольшой столик, два стула, все стены были сплошь увешаны книжными полками, на которых теснились всевозможные папки и документы. Следователь жестом предложил девушке сесть и закрыл дверь. Сквозь стекло он заметил, что Аткинс не сводит с них взгляда.
– Итак, вы видели отца Дайера где-то в половине пятого, – сказал он.
– Да.
– И где вы его видели?
– В палате.
– А что вы там делали?
– Ну, я вернулась, чтобы сообщить ему, что не нашла вина.
– Я не ошибся, вы сказали «вина»? _ Да. Незадолго до этого он вызвал меня и попросил немного хлеба и вина.
– Это что, было нужно ему для мессы?
– Да, именно так, – подхватила медсестра. Слегка покраснев, она неуверенно пожала плечами. – Видите ли, кое-кто из наших врачей... В общем, иногда у них бывает спиртное.
– Понимаю.
– Я заглянула туда, где они обычно его прячут, – объяснила девушка. – А потом вернулась и сказала, что, к сожалению, мне ничего не удалось найти. Но хлеб я ему передала.
– И что же он вам сказал?
– Не помню.
– А когда вы дежурите, мисс Китинг?
– С десяти вечера до шести утра.
– Каждую ночь?
– Нет, только когда работаю.
– А по каким дням вы работаете?
– Начиная со вторника и до субботы, – ответила она.
– А до этого отец Дайер когда-нибудь служил мессу?
– Не знаю.
– Но раньше-то он никогда не просил вина и хлеба?
– Никогда.
– Он не говорил вам, почему именно в тот день собирался это сделать?
– Нет.
– Когда вы сообщили, что вина нет, он что-нибудь ответил?
– Да.
– И что же он ответил, мисс Китинг?
Медсестра вновь скомкала носовой платок и, взяв себя в руки, попыталась сосредоточиться.
– Он спросил меня: «Вы его выпили?» – Голос у девушки задрожал, и она сморщилась от страшного горя. – Он всегда шутил, – добавила она, а потом отвернулась и снова заплакала. Киндерман разглядел на одной из полок коробку с салфетками и, выдернув сразу несколько штук, сунул их девушке в руку, потому что ее собственный платочек представлял собой мокрый бесформенный комок.
– Спасибо, – поблагодарила медсестра. Киндерман терпеливо ждал. – Простите, – еле слышно пробормотала она.
– Ничего страшного. И больше отец Дайер вам ничего не говорил?
Медсестра отрицательно покачала головой.
– А когда вы увидели его в следующий раз?
– Когда нашла его.
– Когда это произошло?
– Примерно без десяти шесть.
– Скажите, в промежутке между половиной пятого и пятью пятидесятью никто не заходил в палату к Дайеру?
– Нет, я никого не видела.
– И никто не выходил от него?
– Нет.
– Все это время вы находились в кабинете напротив его палаты?
– Да, я составляла отчет о дежурстве.
– И вы постоянно находились здесь?
– Да, за исключением, конечно, нескольких минут, когда я занималась некоторыми пациентами.
– Сколько времени у вас на это ушло?
– Ну, не более двух минут на каждого, наверное.
– В каких палатах вы были?
– Четыреста семнадцать, девятнадцать и одиннадцать.
– Значит, вы отлучались с поста три раза?
– Нет, только дважды, потому что два укола я сделала за один раз.
– А когда вы их делали?
– Кодеин мистеру Болгеру и мисс Райан – без четверти пять, а мисс Фрейц из четыреста одиннадцатой палаты – гепарин и декстран – примерно через час после этого.
