Герцог нажал на последний указанный тенью камень и подумал о том, что один из белых черепов никак не может быть черепом Зарзора. В тот же миг он услышал далекий скрежет цепей, прозвучавший для него сладостной музыкой...
– Странно, не так ли? – вкрадчиво спросила тень, как будто прочла его мысли. – Ведь ты мог бы поклясться, что это кости тех, кого ты убил этой ночью?.. Но ведь так было бы справедливо, правда? Выйти отсюда с помощью того, что навеки оставил здесь!..
Герцог испытывал слишком большое облегчение, чтобы придавать значение словам тени. В его жизни и без того хватало тайн. На шее Йерда болтались два совершенно одинаковых медальона из Кобара, а в кармане лежала кожаная маска, идеально совпавшая с его лицом. Дом Над Океаном не оправдал его надежд, но время сожалений еще не наступило.
– Мне пора, – сказала тень. – Кончается ночь. На смену мне приходят другие... Не обольщайся на свой счет, герцог. Это действительно черепа Зарзора и моего сына...
Йерд посмотрел, как расплывается, удаляясь, хихикающая тень Зелеша, и быстро пошел к открывающейся двери, за которой опускался, соединяя берега пропасти, длинный черный монолит.
* * *
Он поспешно ступил на мост, еще не задумываясь над тем, что кажется ему необъяснимым в окружающем пейзаже и почему он ощущает нарастающую тревогу. Герцог сделал несколько шагов над пропастью и остановился в недоумении.
Он пришел к Дому Над Океаном в середине осени, а теперь в Земле Мокриш был разгар зимы. Ветер носился над ледяной поверхностью замерзшего океана, с мглистого неба сыпался мелкий колючий снег. Снегом был заметен берег, а скалы скрывала пелена вьюги. Холод коснулся лица Сенора и постепенно достиг его тела. Он быстро преодолел расстояние до берега, сошел с моста и его ноги утонули в глубоком снегу.
Цепи заскрипели за его спиной и черный монолит моста медленно пополз вверх. Йерд не сразу понял, что это значит. Потом его губы искривила усмешка, словно он стал свидетелем чьей-то постыдной тайны. Но на самом деле он ощущал только растерянность и неясный страх. Тень Зелеша не могла снова привести в действие подъемный механизм и значит, в Доме Над Океаном остался еще кто-то...
Герцог поплотнее закутался в поющую шкуру и побрел к лагерю, разбитому на краю леса глонгов. Он надеялся на то, что его все еще ждут.
* * *
И его действительно ждали.
Герцог вернулся в колодец Тагрир и принял из рук Лаины недавно родившегося ребенка с розовой сморщенной кожей – существо, которое ему предстояло полюбить...
Опять потянулись мимо дни долгой холодной зимы, наполненные сумеречным светом колодцев, апатичными ласками, отупляющей скукой и ожиданием будущего, не сулившего ничего хорошего.
Все реже Йерд задумывался над тем, что означали странные события, произошедшие в Доме Над Океаном, – может быть, просто случайные совпадения в его и без того непонятной жизни.
Все, во что Незавершенный был готов поверить до конца, рухнуло в одно мгновение, когда он неожиданно получил зловещее напоминание о прошлом. Это напоминание было достаточно страшным и оно изменило не только его существование, но и его лицо. Оно избавило Сенора еще от одной иллюзии и если не лишило его некоторых утех, то по крайней мере, сильно ограничило его стремление к ним. По поводу первого он испытывал порой мрачное удовлетворение, ибо злой божок в его черепе обрадованно зашевелился при виде того, как рухнула еще одна великолепная декорация, за которой скрывалась, может быть, вообще недостижимая истина. По поводу второго черная желчь переполняла все его существо; ему нужны были женщины, но он не мог внушить им ничего, кроме суеверного ужаса.
Однако все это было потом. А вначале он видел крушение своего мнимого герцогства, созданного теми, кто хотел, чтобы он навсегда остался Незавершенным. К их уничтожению он сам приложил руку.
* * *
Герцог занимался любовью с Лаиной, которая стала герцогиней тридцать восходов тому назад. Они находились в одном из наименее холодных уголков колодца Тагрир и все равно, здесь нельзя было спастись от вездесущих сквозняков и необходимости время от времени отогревать себя и свою возлюбленную, кутаясь в шкуры с длинным волнистым мехом.
Его придворные были тут же, – кое-кто с женщинами, а кое-кто и просто так. Герцог уже почти привык к этому. Иногда наблюдение за другими парами даже возбуждало его. В конце концов, все, что вначале казалось диким, было не более, чем традицией, и имело такое же право на существование, как и обычай предаваться любви вдвоем. Только одно настораживало герцога Йерда – по-прежнему ничто не напоминало ему о том времени, когда эти оргии были неотъемлемой частью его собственной жизни.
Но тело Лаины было податливым и упругим, оно влекло его так же сильно, как в самую первую ночь. Слуги, стоявшие у стен, держали в руках факелы, которые пылали, не согревая воздух колодца. Достаточно было и того, что они освещали пещеры неверным колеблющимся светом.
Вдруг, в самый разгар ласок, Лаина вскрикнула и отпрянула от Йерда.
– Что это? – испуганно спросила она.
Герцог дотронулся пальцами до щеки и нащупал маленькое пятнышко чего-то влажного и скользкого, похожего на слизь. Потом он ощутил неприятный запах, исходивший от пальцев, и впервые за долгое время холодок ужаса и кошмарных предчувствий коснулся его сердца.
Он подозвал к себе слугу и потребовал зеркало из полированной бронзы.
Насторожились шаманы, прятавшиеся в углах полутемного помещения и охранявшие Тагрир от вторжения сил зла. Перешептываясь, собрались у выхода жирные евнухи, похожие на стаю раскормленных падальщиков, приносящих беду. Напряжение наполнило каждое слово и каждый жест темным смыслом. Спустя недолгое время все, кроме герцога, были одеты и вооружены. Один из шаманов приблизился к Йерду; на его лице ясно читался ужас. «Здесь слишком боятся Гашагара», – презрительно отметил про себя Холодный Затылок и отвернулся.
Было слышно, как во внезапно наступившей тишине тихо и тонко плачет ребенок герцога. Йерд посмотрел в сторону колыбели, находившейся в десяти шагах от него. Никто из кормилиц и слуг не сделал ни шагу. Тихий плач ребенка повис в воздухе вибрирующей нитью, готовой вот-вот оборваться. Сенор почувствовал, что его нервы натянуты до предела.
Он повернулся к Лаине, забившейся в шкуры. Ее лицо вдруг показалось ему совершенно незнакомым. Он не мог понять, что за выражение было на этом лице, словно герцогиня, утратив путеводную нить, растерялась и не знала, какую роль ей теперь играть, попеременно надевая то маску неестественного отчаяния, то испуга, то холодного безразличия, то приторного участия...
