Решаю разрезать их. Достаю нож-бабочку и разрезаю несколько свитеров Адама вдоль, оборачивая его как одеялом.
— Кенджи, в машине есть печка?
— Уже включил, но она еле пашет.
— Сколько еще ехать?
— Недолго.
— За нами никто не едет?
— Нет. — Он замолкает. — Странно. Не понимаю, почему никто не обратил внимания на машину во время комендантского часа. Тут что-то не то.
— Верно.
— И еще, не знаю, в чем дело, но моя сыворотка либо не работает, либо им на меня вообще наплевать.
Крохотная деталь всплывает на краю сознания.
— Ты говорил, что спал в сарае? Той ночью, когда убежал?
— Да, ну и что?
— Где этот сарай?
— Не знаю, — пожимает плечами Кенджи. — На каком-то огромном поле, заросшем черт-те чем. Я сорвал какой-то фрукт, а от него дерьмом воняет.
— Такой огромный пустырь? Ни строений, ни людей?
— Да.
— Ядерный завод, — говорит Адам, который тоже догадался.
— Какой еще завод? — осведомляется Кенджи.
Я объясняю.
— Блин горелый! — Кенджи сжимает руль. — Значит, я мог помереть, но не помер?
Я игнорирую его вопрос.
— Но как они вышли на нас? Как вычислили твой дом?
— Не знаю, — вздохнул Адам и закрыл глаза. — Может, Кенджи лжет.
— Да хватит уже, лжет да лжет…
— О! — перебивает Адам. — Или подкупили Бенни.
— Не может быть! — вырывается у меня.
— Отчего же? Все возможно.
Мы замолчали. Я вглядываюсь в окно, но это почти бесполезно. Ночное небо — чан дегтя, заливающего наш мир.
Повернувшись к Адаму, вижу его запрокинутую голову, стиснутые кулаки, почти белые в темноте губы. Подтыкаю свитера плотнее. Он подавляет дрожь.
— Адам! — Я отбрасываю прядь темных волос с его лба. Волосы немного отросли — в мою камеру он вошел коротко стриженным. Никогда не думала, что его волосы такие мягкие. Как растаявший шоколад. Вот бы он перестал коротко стричься…
Подвигав челюстью, он приоткрывает губы и снова лжет мне:
— Я нормально.
— Кенджи!
— Пять минут, клянусь! Я выжимаю на этой развалине полный газ…
Трогаю запястья Адама, веду по нежной коже кончиками пальцев. Свежие шрамы с запекшейся кровью. Целую его ладонь. Он прерывисто вздыхает.
— С тобой все будет хорошо, — говорю я.
Его глаза закрыты, но он слабо кивает.
— Что ж вы мне не сказали, что вы вместе? — неожиданно спрашивает Кенджи.
— Что? — Сейчас не время краснеть.
Кенджи вздохнул. В зеркале я замечаю блеск в его глазах. Отек почти прошел, лицо приобретает нормальный вид.
— Вот слепота куриная, такое проглядел… Черт, он так на тебя смотрит, будто в жизни баб не видел. Будто перед голодным поставили еду и запретили к ней прикасаться.
Адам тут же открывает глаза. Я стараюсь понять его взгляд, но он на меня не смотрит.
— Чего ты мне просто не сказал? — повторяет Кенджи.
— Я еще сам не спрашивал, — едва слышно отвечает Адам. Сил у него все меньше. Не надо ему тратить их на разговоры.
— Погоди, ты со мной говоришь или с ней? — оборачивается Кенджи.
— Давай отложим, — начинаю я, но Адам качает головой.
— Я сказал Джеймсу, не спросив тебя. Я… поспешил. — Он помолчал. — Не хочу навязываться. У тебя всегда должен быть выбор. И со мной ты будешь, если сама захочешь.
— Так, я притворился, что вас не слышно. — Кенджи делает неопределенное движение рукой. — Продолжайте, пользуйтесь возможностью.
Я гляжу Адаму в глаза, смотрю на его мягкие губы и нахмуренные брови.
Я наклоняюсь к его уху и шепчу, чтобы только он слышал меня:
— Ты поправишься. А когда поправишься, я покажу, какой выбор я сделала. Своими губами я узнаю каждый дюйм твоего тела.
У Адама вырывается неровный вздох.
Его глаза смотрят на меня почти лихорадочно, и я боюсь, что от моего признания ему станет хуже.
Я отстраняюсь, но Адам удерживает меня, положив руку на бедро.
— Не уходи, — просит он. — Только твое прикосновение удерживает меня от безумия.
— Мы на месте. Сейчас ночь. Глупостей вроде не выкинули, — сказал Кенджи, переключая передачу на паркинг.
Мы снова под землей, в каком-то хитром подземном гараже. Только что ехали по дороге и вдруг словно нырнули в канаву. Дыру почти невозможно обнаружить, особенно в темноте. Надежное убежище, Кенджи правду говорил.
Я уже несколько минут не даю Адаму отключаться. Он борется со смертельной усталостью, кровопотерей, голодом, болью. Чувствую себя совершенно бесполезной.
— Адама нужно доставить прямо в медицинское крыло, — заявляет Кенджи.
— Здесь есть медики? — Мое сердце взмывает на параплане.
Кенджи ухмыляется:
— Здесь всё есть. И всё могут, не хуже твоего. — Он нажимает выключатель в потолке. Слабый свет освещает старый седан. Кенджи направился к двери. — Подожди здесь, я приведу кого-нибудь с носилками.
— Слушай, что с Джеймсом?
— Эгхм. — Кенджи на секунду сжимает губы. — Он еще поспит малость.
— То есть?
Он смущенно кашляет и расправляет мятую рубашку.
— Ну, я типа дал ему кое-что… для облегчения дорожных тягот.
— Ты накормил десятилетнего снотворным? — Мне хочется свернуть Кенджи шею.
— А что, лучше, чтобы он не спал и хрен знает чего насмотрелся?
— Адам тебя прикончит.
Кенджи смотрит на опущенные веки Адама.
— Сегодня точно не сможет. — Поколебавшись, он возвращается к машине, нагибается и гладит Джеймса по волосам. — Замечательный пацан. Утром будет как огурчик.
— Я не верю тебе.
— Эй, эй! — Он поднимает руки. — Все будет нормально. Я не хотел, чтобы мальчишка перепугался сильнее, чем нужно. Может, даже Адам со мной согласен!
— Я убью тебя, — едва слышно откликается Адам.
Кенджи смеется.
— Держись, держись, дружище, а то я подумаю, что ты шутишь.
Кенджи скрывается за дверью.
Я не даю Адаму засыпать, говорю, что мы почти в безопасности, касаюсь губами его лба. Изучаю каждую тень, каждую черту, каждую ссадину и синяк на его лице. Мышцы у него расслабились, лицо уже не напряжено. Дыхание стало чуть легче. Я целую его верхнюю губу. Потом нижнюю. Потом щеки, нос, подбородок.
После этого все происходит очень быстро.
Дверь распахивается, и к машине подбегают четверо: двое примерно моего возраста, двое постарше. Двое мужчин и две женщины.
— Где он? — спрашивает женщина постарше, оглядываясь в тревоге. Глядя на них, я не понимаю, видят они меня или нет.
Кенджи открывает дверцу со стороны Адама. Он уже не улыбается. Он выглядит… другим — сильнее, быстрее. Даже ростом выше стал. Он командует. Ему подчиняются. Эти люди знают его.
