Съемочной группе удалось проникнуть в здание клиники Дандерюд. На экране возникла большая больничная палата человек на двадцать. На полу, койках и стульях сидели ожившие мертвецы. Вначале Флора видела только лица — на них застыло одно и то же выражение бесконечного удивления. Широко распахнутые глаза, приоткрытые рты. Выряженные в голубые больничные халаты, они напоминали школьников, наблюдающих за выступлением фокусника.
Затем камера отъехала, и стало видно, на что они смотрят.
Метроном.
Он стоял на передвижном столике, и стрелка его мерно покачивалась из стороны в сторону на глазах у потрясенной публики. Сидевшая рядом медсестра напряглась, чувствуя себя неловко перед камерой.
Наверное, она его каждый раз заново запускает...
По словам диктора, ситуация в больнице значительно улучшилась с тех пор, как был обнаружен эффект метронома, и теперь специалисты пытаются найти другие подобные решения.
И о погоде — переменная облачность, возможны дожди.
Флора выключила телевизор и уставилась на свое отражение в темном экране. Наступившую тишину нарушил шум сверху — кто-то затянул старую походную песню, остальные подхватили. Когда пение прекратилось, снова послышались громкие голоса и смех.
Флора откинулась на спину, вытянувшись на полу.
Вот, — подумала она, — вот него не хватает. Смерти. Для них ее просто не существует. А для меня она — все.
Она невольно улыбнулась.
Да ладно тебе. Не преувеличивай.
Виктор вышел из своей комнаты. Он казался таким худеньким и беззащитным в одних пижамных штанах, что Флора испытала внезапный приступ нежности.
— Слушай, — начал он, — как думаешь, они вообще как, опасные? Ну, эти, в фильме?
Флора похлопала ладонью по полу, приглашая его сесть рядом. Он сел, подтянув колени к подбородку, как будто замерз.
— Да ну, в фильмах же все понарошку. Ты думаешь, бывают такие василиски, как в «Гарри Поттере»?
Задумавшись, Виктор помотал головой:
— Нет, но бывают же карлики.
— Бывают, — согласилась Флора, — но они ведь не расхаживают с топорами, правда? Ну, вот и зомби в том фильме такие же, как тот василиск или, скажем, Горлум. Выдуманные, понимаешь? Не такие, как в жизни.
— А в жизни тогда какие?
— Ну, в жизни... — Флора взглянула на выключенный экран телевизора, — в жизни они добрые. По крайней мере, никому не желают зла.
— Честно?
— Честно. А теперь марш в кровать!
Часы на столике у кровати показывали четверть одиннадцатого, когда зазвонил телефон. Магнус уже давно тихо посапывал. Давид осторожно высвободил затекшую руку, вышел на кухню и взял трубку.
— Давид.
— Добрый день, это Густав Малер вас беспокоит, вы меня искали. Я не поздно звоню?
— Нет-нет, ничего... — Давид заметил бутылку и налил себе вина. — Честно говоря... — он сделал большой глоток, — я и сам не знаю, зачем звонил.
— Да, — ответил Малер. — Понимаю. Ваше здоровье!
Из трубки тоже послышалось негромкое позвякивание. Давид поднял бокал и со словами: «Ваше здоровье!» — выпил.
Они помолчали.
— Ну как вы? — спросил Малер.
И Давид начал рассказывать. То ли дело было в вине, то ли в накопившемся отчаянии, а может, просто в располагающем голосе Малера, но Давида словно прорвало. Даже не задумываясь, интересно ли это совершенно незнакомому человеку, он выложил ему все — про аварию, воскрешение, Магнуса, про разговор с врачом в Каролинском институте, про мир, расколовшийся напополам, про свою любовь к Еве. Минут десять он говорил не переставая, пока у него не пересохло во рту и он снова не потянулся за бокалом. Когда он наливал вино, Малер сказал:
— Да, смерть отчуждает людей.
— Да, — согласился Давид. — Вы меня, ради бога, извините. Не знаю, что на меня нашло... я ни с кем об этом... — Давид застыл, не донеся бокала до губ. В животе похолодело, и он так резко поставил бокал на стол, что расплескал вино. — Вы ведь не собираетесь об этом писать?
— Я могу...
— Вы... вы не имеете права! Вы себе даже представить не можете, скольких людей вы этим...
Их лица тут же встали у него перед глазами: его мать, отец Евы, коллеги, одноклассники Магнуса, их родители... Все, кому предстоит узнать вещи, совершенно не предназначенные для их ушей.
— Давид, — перебил его Малер. — Я могу вас заверить, что не напишу ни слова без вашего на то согласия.
— Обещаете?
— Обещаю. Сейчас мы с вами просто разговариваем. Вернее, вы говорите, а я слушаю.
У Давида вырвался короткий смешок, так что из заложенного носа полетели брызги. Он рассеянно поводил пальцем по лужице пролитого вина на столе, нарисовав знак вопроса.
— А вы? — спросил он. — Вам-то это зачем? Профессиональный интерес?..
На том конце трубке повисла пауза. Давид уже было решил, что прервалась связь, но тут Малер произнес:
— Нет. Скорее... личный.
Давид молча ждал продолжения, прихлебывая вино. Он постепенно пьянел, не без некоторого удовлетворения отмечая, что очертания предметов становятся все более размытыми, а на душе немного легчает. Впервые за сегодняшний день его хоть чуть-чуть отпустило. Где-то там, на том конце провода, был живой человек. Голова Давида кружилась, но, по крайней мере, он был не одинок. Давид вдруг испугался, что разговор прервется.
— Личный? — переспросил он.
— Да. Вы доверили мне свой секрет, а я вам расскажу свой. Если хотите, пусть это будет залогом нашего доверия. Со мной здесь мой внук... — Давид услышал, как Малер отхлебнул из своего бокала или из чего он там пил. — Видите ли... еще до вчерашнего дня он был мертв. И погребен.
— Вы его скрываете?
— Да. Об этом знаете вы и еще два человека. Он... в очень тяжелом состоянии. Вот я и решил, может, вам что-нибудь известно...
— О чем?..
Малер вздохнул:
— Сказать по правде, сам не знаю... Просто я подумал, раз уж ваша жена у вас на глазах воскресла... Может, вы заметили что-нибудь особенное, что могло бы мне пригодиться.
Давид прокрутил в голове все события в больнице. Ему искренне хотелось помочь.
— Она заговорила, — вспомнил наконец он.
— Да что вы! И что она сказала?
— Ничего. Она как будто заново говорить училась... Вообще-то... — Давид вспомнил механический, скрипучий голос Евы, — это было довольно страшно.
— Могу себе представить, — ответил Малер. — Но она... ничего такого не вспоминала?
Сам того не замечая, Давид изо всех сил пытался вычеркнуть те минуты из своей памяти. Любой ценой. Теперь он понял почему.
