прикосновение, прекратив свои беспокойные движения.
Элис почувствовала неожиданный прилив нежности к этому существу. Она не знала, что это будет, но, несмотря на его отцовство, оно принадлежало ей. Она начала испытывать завистливое уважение к маленькому существу, которое отказывалось быть уничтоженным. Когда ее разум начал сходить с ума, это уважение превратилось в привязанность.
Опасаясь того, что могут показать анализы, Элис позвонила в кабинет врача на следующий день и сказала, что обратится за лечением к другому акушеру. Это была ложь. Теперь она знала, что справится со всем, что ждет ее впереди, одна. Захваченная врасплох растущей любовью, которую она испытывала к малышу, она никому не позволит помешать ей довести дело до конца.
* * *
Элис откинулась на кровать, на ее шее торчали жгуты сухожилий, а когтистые руки запутались в простынях. Ее тело покрылось жирным потом, а из сосков потекло кровавое молоко, когда она подавляла крики, испугавшись, что кто-нибудь из соседей услышит ее и вызовет полицию.
Она уперлась пятками в матрас. Ее ноги широко раздвинулись, она тужилась изо всех сил. Теперь она действовала чисто инстинктивно, как животное, реагирующее на боль при родах. Агония была невыносимой и стала для нее всем миром, пока она пыталась изгнать младенца, боясь, что разорвется прямо посередине и истечет кровью в собственной постели. Этот мучительно долгий процесс подорвал ее силы.
Услышав, как рвется ее собственная плоть, Элис завыла, все мысли о том, что соседи вызовут полицию, вылетели у нее из головы под давлением невыносимой боли. Не в силах сдержаться, она толкнула изо всех оставшихся сил, изгоняя существо, порождение мерзкого семени ее мертвого любовника, на промокшую постель. Она откинула голову на спинку кровати и заплакала от облегчения, не потрудившись позаботиться о новорожденном, пока не услышала его рычащие крики. Она почувствовала, как натянулись простыни, когда зверь начал пробираться к ней, и что-то, должно быть, когти, укололо ее окровавленное бедро.
Она наклонилась вперед, чтобы забрать своего ребенка, но узловатая пуповина свисала, все еще прикрепленная, тянулась вверх, исчезая в ее изуродованном влагалище. Элис потянула, чтобы освободить его, и жгучая боль вспыхнула внутри нее, так как упрямая плацента отказывалась отделяться. Не сумев достать ножницы из ящика туалетного столика, она вместо этого поднесла жилистый фиолетовый трос ко рту существа, позволив ему перегрызть шнур своими крошечными острыми зубками. Осторожно, избегая кусающих губ, она нежно провела ладонью по его щеке, удаляя личинку, которая застряла в слизи при рождении.
Это был мальчик.
Перевод: Zanahorras
- Эй, деда? Ты не расскажешь нам историю о том, как ты был в тюрьме?
Мальчик уперся локтями в колени, его глаза искрились озорством.
- Послушай, приятель, я не был в тюрьме. Я просто там работал.
- Да, деда. Расскажи нам историю о том, как вы с Наной работали в тюрьме, - девочка отложила модный журнал, который листала, и улыбнулась. - Это моя любимaя.
- Ну, не знаю. Твоей маме не нравится, когда я рассказываю эту историю.
- Мамы здесь нет, - рассудительно заявил мальчик.
- То, чего она не знает, ей не повредит. Мы никому не скажем, - вмешалась девочка.
Дед откинулся на спинку стула и посмотрел на своих внуков с игривым вниманием, задумчиво сдвинув кустистые брови, а его морщинистое лицо было исполнено притворной суровости.
Он знал, что расскажет им эту историю, но это было частью игры - немного затянуть ее. С тех пор, как они начали ходить в школу, было традицией, что дети проводили последнюю неделю летних каникул со своими бабушкой и дедушкой, но он знал, что в десять и четырнадцать лет они не захотят больше тусоваться со своими стариками.
- Полагаю, у нас как раз достаточно времени, пока Нана готовит ужин. Я мог бы рассказать ee еще раз. Итак, вы хотите услышать о том, как мы с Наной встретились и полюбили друг друга? - oн поддразнивал, улыбаясь, когда его внук стонал.
- Нет, деда. Расскажи нам о Фатти!
- Это был Фрэнки.
Девочка поправила своего младшего брата, заработав гримасу, которая включала в себя как косоглазие, так и высунутый язык.
- Все верно, милая. Это был Фрэнки, - oн ухмыльнулся своей внучке, прежде чем подмигнуть ее брату. - И он был толстяком.
Дед демонстративно откинулся на спинку стула, одной рукой потирая заросший сединой подбородок, глядя в пространство и собираясь с мыслями. Когда показалось, что оба ребенка готовы наброситься на старика, ерзая от нетерпения, он начал рассказ.
* * *
- Фрэнки Хэнсон был таким же узником собственного тела, как и государства. Жертва собственного ненасытного аппетита, он не ходил больше пяти лет к тому времени, как попал в государственное учреждение для душевнобольных преступников. Теперь это просто причудливое название для тюрьмы для сумасшедших, но мы также содержали в ней тех, у кого было то, что в наши дни назвали бы "особыми потребностями". Фрэнки был не первым прикованным к постели заключенным, с которым я когда-либо имел дело. Но при весе более семисот фунтов [7] (мы не были точно уверены, потому что его нужно было взвесить на весах для перевозки, а у нас таких не было) он, безусловно, запомнился больше всего. Ходили слухи, что на момент убийства он весил около восьмисот фунтов [8], но несколько недель сидел на специальной диете, прежде чем мы его забрали, и немного похудел. Все, что я знаю, это то, что он по-прежнему был самым большим человеком, которого я когда-либо встречал.
- Насколько я помню, это было настоящее зрелище в тот день, когда они привезли Фрэнки. Я помню, как все, кто был в состоянии, казалось, нашли причину оказаться снаружи, когда платформа с огромным, мясистым телом нового заключенного подкатила задним ходом к дверям погрузочной платформы. До этого единственным назначением дока было принимать оборудование и еду для кухни, но это была единственная дверь на объекте, которая была достаточно большой, чтобы впустить Фрэнки.
- Был конец лета, так что погода была достаточно хорошей, чтобы Фрэнки мог кататься на открытом воздухе, и он был обнажен. Не было одежды достаточно большого размера, чтобы она ему подошла. Хотя нижняя часть его тела была завернута в массивные простыни, в остальном он был обнажен, и я заметил, что толпы зевак последовали за ним до ограждения по периметру, где им не позволили подойти ближе.
- Он сидел на матрасе, который, в свою очередь, лежал на очень большом транспортном поддоне, похожем на те, что использовались тогда на фабриках. Насколько я знаю, они все еще используют их сейчас. В любом случае, это не имеет значения. Промышленный погрузчик оторвал его тяжелую задницу от грузовика и ввел в двери,
