Она надолго замолчала, глядя в огонь.
— Ты прав, — вдруг сказала она. — Я слишком устала, чтобы рассказывать дальше. Оставь меня.
Джейкоб отошел, чтобы сделать новый компресс, и вернулся к ней, опустившись на колени у кресла. Положив руку на ее лоб, он попытался забрать боль себе.
— Мне казалось, я тебе сказала оставить меня.
— Ага, говорили. А я не подчинился, вы же знаете, что я к этому склонен.
Она прикрыла глаза и молчала. Поскольку его больше не гнали, он так и стоял на коленях у кресла, гладя ее по голове. Пламя потрескивало, в комнате повисла тишина. Джейкоб начал дремать, и в его сознание вползали какие-то смутные тени и образы. Они двигались, их голоса шелестели, как листва. Они звали его к себе, и он повиновался, пошел к ним. Спустя мгновение он с изумлением понял, что следует туманной тропой из своего сознания в Лиссино. Еще пара шагов — и он оказался в аду.
Рекс приволок ее в часть дома, незнакомую Джейкобу. Там были занозистые деревянные колодки, прямо из средневековой деревни. Рекс поместил Лиссу в эти колодки, взнуздал испачканным в крови хлыстом так, что он растянул ее рот, как конские удила. Ее прекрасные волосы он связал узлом и прибил этот узел к дереву, оттянув ее голову вправо.
Когда волосы перестали закрывать тело, Джейкоб увидел, что Рекс исхлестал ее так, что кожа полосками свисала с ее спины, а живот и ягодицы превратились в кровавую массу. Рекс трахал ее сзади, а она впивалась зубами в рукоять хлыста.
Один гость все же остался в доме, несмотря на то, что обед отменили. Джейкоб ощутил, как его горячая ярость стала ледяной, когда в подвал вошел Карнал, снимая галстук, так подходивший к его элегантному костюму. Его глаза жадно впились в истерзанное тело Лиссы. Он заговорил, подзуживая своего сюзерена, убеждая, что тот правильно поступает, что Лисса должна понять, что Рекс настоящий хозяин ее территории и ее самой, отныне и навсегда. Она — его собственность… которой он может поделиться со своим рабом, если пожелает.
Джейкоб заметил, что Рекс колеблется. Лисса сначала не отреагировала. Однако, когда на лице Рекса мелькнула мрачная решимость, она заплакала.
Когда Рекс отошел в сторону и позволил Карналу взять ее сзади с кровожадной свирепостью, Рекс встал на колени, сцеловывая каждую слезу с ее лица, как будто это были выигранные им драгоценные камни, а не дождь, который, как уже знал Джейкоб, смывал все остатки связи между ними как между мужем и женой.
Раскаленная добела боль прошила его разум, грубо выпихивая его из воспоминаний Лиссы. Еще поворот, и его предплечье хрустнуло. Он заорал от боли, а Лисса возвышалась над ним, поставив ногу ему на грудь.
— Ты не имеешь права. Без разрешения. — Она шипела, как разъяренная пума, а глаза горели алым огнем. — Ты забыл свое место, слуга. Ты не понимаешь значения того, что сейчас видел. Ты не можешь этого понять, поэтому не суди об этом, слышишь меня? Ты не будешь судить меня или моего мужа. Я с тобой сегодня разберусь. Забирай свои шмотки и проваливай.
Она вышвырнула его вон.
Джейкоб лежал на полу, схватившись за сломанную руку.
— Ох, Господи…
Джейкоб прижался лбом к ковру.
Когда она позволяет…
Она не позволяла. Каким-то образом, вероятно, из-за болезни, она совершенно не заметила, что он смог зайти в ее сознание, а он не смог устоять перед искушением узнать ответы на множество вопросов.
Чертова сука. Сломала мою гребаную руку.
С трудом поднявшись на одно колено, он прикинул, сможет ли поймать машину, чтобы доехать до травмпункта.
* * *
— Знаете, для того, кто не нанимался к миссис Уэнтворт, я вроде как многовато вас катаю, — заметил Ингрем. — Вы одержимы. Она сломала вам руку, как спичку, а вас все равно тянет обратно.
Джейкоб прислонился головой к стене, закрыл глаза.
В травмпункте ему дали лед, но принять пока не могли: пациентов оказалось больше обычного, и Джейкоб с Ингремом третий час торчали в приемной.
— Устал я, — сказал Джейкоб. — Последнее время спал меньше, чем нужно. Может, я уже рехнулся нафиг.
Ингрем что-то понимающе промычал, а потом внезапно спросил:
— Леди очень больна, да?
Джейкоб открыл один глаз.
— Ага.
Ингрем кивнул.
— Знаете, вот был у меня дядя, вернулся с войны инвалидом. Он уходил весь такой блестящий и сильный, всехний герой. Возвращается — сначала нормальный, только тихий. Смотрит на нас на всех, и мы на него все тоже смотрим. А потом он превратился в самого мерзкого сукина сына, какого я видел. Прогнал жену, детей тоже… Он вдруг понял, что не может больше заботиться о своей семье. Каждый раз, когда он пытался поступать, как привык, что-нибудь случалось. Инфекция, новые боли, или он слишком уставал и не мог доделать начатое. Дело все в том, что люди стали с ним обращаться по-другому, думали, что если он калека, то это дает им право на вольности, которые вообще-то никто без спросу не делает. Посторонние считали, что нормально поднять его в грузовик, как мешок картошки. Женщины на церковном пикнике подходили, чтобы вылить его бутылку из-под катетера, потому что его жена или мать сказали, что можно. А его вроде не нужно и спрашивать. Мужчине трудно потерять все, что делало его мужчиной. По-моему, несправедливо, что он всего этого лишился. Теперь не знает, куда себя девать. А все ведут себя так, будто он не заслуживает, чтобы к нему относились как к мужчине.
Джейкоб резко встал.
— Мы пойдем в аптеку через дорогу. Я возьму там лубок и бинт. У меня нет времени ждать, и если я не смогу показать вам, как бинтовать сломанные кости, при том что я видел сотни раз, как это делал Гидеон, то поделом мне, если они криво срастутся. Вам не нужно везти меня обратно. Я проголосую.
— Я отвезу тебя домой, сынок.
* * *
После ухода Джейкоба дом стал тихим, как могила, и пустым. Лисса прошла в кабинет, нашла дневную почту, которую еще не просмотрела. Джейкоб разложил ее аккуратными стопочками.
Она запрещала ему открывать личную корреспонденцию, тогда как письма от вампиров ее Региона, счета от торговцев, чеки от предпринимателей и все такое он имел право просматривать. Поэтому она сразу же заметила два письма, которые он отложил в сторону.
Одно было от лорда Мейсона, с маркой Саудовской Аравии. Другое — из монастыря в Мадриде. Поскольку она платила за ремонт строений и владела землей, на которой он стоял, то периодически получала письма от отца Гонзалеса, касающиеся деловых вопросов. Все же она решила начать с письма Мейсона, и, забрав их оба, как-то неожиданно для себя прошла в комнату Джейкоба.
Она не приходила сюда с тех пор, как он въехал. Лисса открыла комод: там лежали аккуратно сложенные носки, трусы, ремень, несколько футболок и джинсов. У нее заныло в груди. Но она упорно оставалась в комнате, гладя футболку, которую он в последний раз надевал, работая во дворе. На ней было изображение какой-то рок-группы, может быть, она была с концерта, куда он ходил, а может, он просто прихватил ее в секонд-хенде. Большинство его вещей, хотя и неплохие, и хорошо сидящие на нем, были, кажется, приобретены именно там.
