Маргарет. Лидия и сама не могла сказать, почему она так в этом уверена. Она подхватила шлейф повыше и поспешила туда, где в цепочке огней зияла дыра.
Наверху ее ждали расшитая блестками тьма и мраморная дорожка, ведущая к запертым дверям двух беседок. За ними в кирпичной стене угадывалась низкая арка — видимо, вход в сводчатый туннель, сообщающийся с нижними террасами.
Вряд ли Маргарет могла увидеть Исидро в саду. Возможно, он ей просто померещился.
Лидия обернулась, всматриваясь. Нигде ни намека на муслиновое платье; одни лишь деревья, дорожки, высокая трава, а дальше — море. Она достала носовой платок, чтобы не обжечь рук, и взяла медную лампу со стеклянным рубиновым колпаком. В разросшихся кустах поблескивали глаза одичавших котов, водившихся здесь в изобилии.
Что я делаю? — ужаснулась Лидия, спускаясь по мраморным ступеням. — Меня же только что предупреждал этот русский князь: «Никуда не ходите одна!» Я веду себя как героиня дешевого романа…
Ей почудилось какое-то движение в тени одной из беседок. Мысль о том, что это может быть Кароли, потрясла Лидию. Теперь она просто не осмелилась бы вернуться.
Красные отсветы лампы легли на морду чугунного льва, установленного посреди того, что было когда-то цветочной клумбой. На шипах разросшегося розового куста Лидия обнаружила белые нити — явно от зацепившейся юбки.
Дверь в арке оказалась открытой. Некоторое время Лидия в нерешительности стояла на пороге, выставив вперед руку с лампой. Сзади дохнуло сырым холодом — от воды.
«Она не знала, — мысленно процитировала Лидия все тот же дешевый роман, — какой ужас подстерегал ее за порогом…»
Но ей и впрямь было страшно.
За порогом, однако, Лидию подстерегала каменная лестница с влажными следами маленьких подошв.
Женские туфельки.
Дура, дура, дура! — Трудно сказать, кого она имела в виду: Маргарет или же саму себя.
В конце лестницы — другая открытая дверь, а за ней — сводчатое гулкое помещение, столь огромное, что лампа не смогла осветить его целиком. Невообразимо древние, грязные колонны вздымались из обсидиановой водной глади, возносясь к потолку.
«Конечно, — сообразила Лидия. — Должны же все эти бассейны в саду откуда-то подпитываться».
С бьющимся сердцем она двинулась по теряющейся в темноте дорожке, опоясывающей водоем.
— Вы делаете глупость, сударыня.
Голос Исидро, внезапно прозвучавший из темноты за плечом, был не громче кошачьего мурлыканья. Лидия не вздрогнула. Каким-то образом она чувствовала, что дон Симон где-то здесь. Обернувшись, она увидела, что одет он подобно остальным гостям: черный сюртук и серые брюки в полоску. Бесцветные волосы обрамляли мертвое лицо.
Лидия испустила прерывистый вздох.
— Приезд в Константинополь — не меньшая глупость, — сказала она. — Да ведь и вас никто не загонял насильно в ваш дорожный сундук… Странно, что вы без цилиндра…
— Я надену его, если придется появиться в зале. — Он шагнул к Лидии и, взяв за руку, повел по дорожке над траурной гладью водоема. Отраженные блики извивались подобно рыбам в глубине. Лидия продрогла насквозь, однако рука Исидро была куда холоднее, чем ее собственная. — Этим путем султаны уводили в свой гарем леди, наблюдавших из беседки за состязаниями лучников или игрой в мяч.
— Вы не нашли никаких ее следов?
— То есть мимо вас она тоже не проходила? — В его ровном голосе Лидии почудилась раздраженность. Исидро знал, о ком идет речь и что стряслось. — Я был сосредоточен на другом. Это довольно трудно…
Он не договорил, но Лидия прекрасно поняла его. Они приостановились и повернулись друг к другу. Черты Исидро в алом свете лампы казались окровавленными, незнакомыми. Лидии почему-то представилось, что, если она сейчас закроет глаза, то лицо дона Симона начнет меняться, теряя покровы иллюзии, и станет настоящим его лицом — настолько пугающим, что даже сами вампиры не решаются приблизиться к зеркалам.
— Это моя вина.
А что еще могла она сказать? «Простите, что я попросила вас не убивать ни в чем не повинных незнакомцев на улице, в поезде, за углом этого дворца?»
Помедлив, он проговорил:
— Нет. Моя собственная. Я ведь мог и не связывать себя никакими условиями. Переживу.
Снова молчание. Лидия вспомнила, как Маргарет разорвала на себе воротник на ночной пустой улице и подставила горло. Спрашивать об этом было бессмысленно, и все же она спросила:
— Вы пьете ее кровь?
— Это бы не принесло мне пользы, — нисколько не удивившись, спокойно ответил он. — Мы питаемся в первую очередь агонией. Почувствовав вкус крови, очень легко убить.
Я должна бояться его…
И все-таки в этом была ее вина.
— Конечно, нелегко, — продолжал он, как бы подслушав ее мысли, — созерцать себя в зеркале вашей порядочности. Давайте завесим его шалью, как я завесил зеркало у себя дома, и вернемся к насущным делам. Вам холодно.
Ее и впрямь била дрожь. Лидия не поняла, как и куда исчез Исидро, но в руках его возникла тяжелая шелковая шаль, которой вампир тут же укутал плечи спутницы.
— Неудачное место для прогулок. — Он простер руку в сторону лампы и каким-то образом поправил фитиль, не прикасаясь к нему. Они вышли в широкий двор. Ступени вели то вверх, то вниз. Тьма была непроницаема и тиха, как смерть. — Я видел ее следы, когда возвращался к водоему, — сказал он. — Следы нечеткие, так что лучше удостовериться, не вышла ли она этим путем наружу. — Он помолчал и добавил кое-что по-испански.
— Вы выбрали ее, потому что она глупая, — напомнила ему Лидия. — Глупая и преданная. Чувства, которые она к вам испытывает, вы вложили в нее сами.
— Одно дело следовать за мужем, точно зная, что он слепо идет навстречу предательству. — Они прошли в помещение с пыльным ковром на полу и поднялись по скрипучей лестнице на балкон, огражденный узорчатой решеткой — Вам необходим совет, ибо вы прекрасно понимаете, насколько ограниченны ваши возможности. И совсем другое дело тщетно преследовать того, кому вы служите, дабы сообщить ему то, что он и так знает. Эти места опасны и для нее, и для нас. Кстати, лампу лучше держать пониже…
— Это ведь гарем, не так ли? — Слово немедленно вызвало в воображении ряд безнадежно романтических, по мнению Лидии, образов, но комната, куда они вошли (как, впрочем, и все последующие комнаты), была тесной и убогой; стены облеплены грязными заплесневелыми обоями без рисунка, диваны — низкие и неуклюжие. В исторических книжках их изображали совсем по-другому. Ковры пахли мышами и тлением.
— Я полагала, дворец был покинут в пятидесятых.
