— Еве уже лучше, — произнес Давид. — Намного. Я им звонил вчера вечером. Врачи говорят, положительная динамика налицо.
Стуре отхлебнул кофе из блюдца.
— И когда она вернется домой?
— Они пока не знают. Она еще программу реабилитации должна пройти или что-то вроде того.
Стуре молча кивнул, и Давид даже испытал неловкость за то, что говорит их языком, оправдывая их действия.
Врач-невролог, с которым он общался, объяснил, что электрическая активность, свидетельствующая о мозговой деятельности Евы, увеличивается по мере улучшения речевых и опорных функций. Судя по всему, восстанавливаются мертвые мозговые клетки — еще один необъяснимый феномен.
Когда же Давид задал тот же вопрос: когда она вернется? — невролог замялся.
— Сложно сказать, — ответил он. — Дело в том, что пока остаются некоторые... проблемы. Но лучше будет, если мы поговорим об этом завтра, при личной встрече. Это трудно объяснить по телефону.
— Какого рода проблемы?
— Ну, видите ли... Лучше, если вы все увидите своими глазами... Завтра я буду в Хедене. Там и поговорим.
Они договорились о встрече. Хеден открывался для посещений в двенадцать, и Давид обещал появиться немного пораньше.
В дверь опять тихо постучали. Давид открыл дверь, впуская мать — в руках у нее была клетка для кролика. К его удивлению, она восприняла новость о несчастном случае относительно спокойно, без истерик, вопреки ожиданиям.
Клетка была неплохой, но не хватало опилок. Стуре заверил его, что сойдет и газета — дешевле выйдет. Пока мать с тестем возились с клеткой, Давид стоял рядом с кроликом в руках.
Они с Евой нередко шутили — вот бы свести их одиноких родителей. Шутка заключалась в их полной несовместимости — они были совершенно разными людьми и ни за что бы не отказались от сложившегося образа жизни. Но пока Давид стоял и смотрел, как они, перешептываясь, кромсают газеты и наполняют миску водой, он даже засомневался, так ли нелепа эта мысль. Роли неожиданно поменялись: теперь их было двое, а он один.
Но я же не один. Ева выздоровеет.
Перед глазами Давида встала рваная рана в ее груди.
Он зажмурился, прогоняя наваждение, затем открыл глаза и попытался сосредоточиться на кролике, который обнюхивал пуговицу на его рубашке. Если бы не авария, не было бы никакого кролика. Они с Евой считали неправильным заводить домашних животных в городе. Но теперь...
Пусть Магнус порадуется. Все-таки день рождения...
Затянув хором «С днем рожденья тебя!..», они направились в детскую. Войдя в комнату сына, Давид встал как вкопанный. К горлу подкатил ком. Магнус и не думал притворяться, что спит. Он лежал, вытянувшись солдатиком, руки на животе, и смотрел на них серьезными глазами, словно зритель, без тени улыбки наблюдающий за несмешным представлением
— С днем рождения, мой хороший.
Бабушка первой подошла к кровати и положила подарок на одеяло. Серьезное выражение исчезло с лица Магнуса. Развернув сверток, он обнаружил карточки с покемонами, коробку с лего и новые фильмы. Клетку они приберегли напоследок.
Если у Давида и было подозрение, что Магнус изображал радость, только чтобы сделать им приятное, то сейчас сомнений быть не могло — сын с неподдельным восторгом взял кролика в руки и, поцеловав в нос, тут же принялся его гладить. Первое, что он спросил, было:
— А можно я возьму его маме показать?
Улыбнувшись, Давид кивнул. В последнее время Магнус избегал любых упоминаний о маме, и Давиду казалось, что сын затаил на нее обиду за внезапное исчезновение. Словно стыдясь своих чувств, Магнус старался вообще о ней не говорить.
Так что, если он хочет взять с собой кролика, пусть берет.
Стуре погладил Магнуса по голове и спросил:
— И как же ты его назовешь?
Магнус, не задумываясь, ответил:
— Бальтазар.
— Ну что ж, хорошее имя, — одобрил Стуре, — значит, ты думаешь, это мальчик?..
Они внесли в комнату праздничный торт. Торт был покупной, но Магнус сделал вид, что ничего не заметил. Разлив по чашкам кофе и какао, они принялись за сладкое. Повисла гнетущая тишина, но Бальтазар спас положение, бросившись обнюхивать кусок торта и перепачкав весь нос взбитыми сливками.
Говорить про Еву было нельзя, так что все разговоры сводились к кролику, как бы восполняющему недостающее звено. Бальтазар в некотором роде занял место Евы.
Они посмеялись над его неповоротливостью, обсудили достоинства и недостатки кроликов.
Проводив мать, Давид немного поиграл с Магнусом, чтобы дать ему возможность обновить карточки с покемонами. Стуре какое-то время с любопытством следил за игрой, но когда Давид попытался ему объяснить хитрые правила, он лишь покачал головой:
— Да не, не надо, это не для меня. Я все больше в подкидного дурака...
Магнус выиграл оба раза и ушел играть с Бальтазаром. Часы показывали полдесятого. Делать было нечего — кофе в них больше не лезло, да к тому же так изжогу было недолго заработать, а до выхода из дома оставалось целых два часа. Нужно было как-то убить это время. Давид собрался было предложить тестю сыграть в подкидного, но решил, что сейчас это прозвучит неуместно. Так что он просто сел за стол напротив него.
— Говорят, у тебя сегодня выступление? — спросил Стуре.
— Как это? Сегодня?!
— Ну да, в газете было написано.
Давид подошел к календарю и посмотрел на число: 17августа. Выступление: 21.00.
Стуре оказался прав. Более того, Давид, к своему ужасу, обнаружил, что девятнадцатого он еще должен выступать на корпоративной вечеринке в Уппсале. То есть шутить, смешить, веселить. Он нервно провел ладонью по лицу:
— Надо позвонить, отменить.
Стуре прищурился, как от солнца:
— Ты серьезно?
— Да ну, стоять там перед ними, кривляться... Не могу.
— А может, наоборот, тебе на пользу пойдет? Хоть развеешься...
— Да нет, мне же текст читать, а у меня голова совсем другим забита. Нет.
К тому же большая часть публики наверняка в курсе после того злосчастного репортажа. «Смотри, это выступает муж той женщины...» Может, Лео уже и сам отменил выступление, просто забыл про объявление в газете.
Стуре предложил:
— Если хочешь, я посижу с Магнусом.
— Спасибо, — ответил Давид. — Посмотрим. Но вряд ли это понадобится.
В субботу утром в дверь Флоры позвонили. На пороге стояла Майя, одна из ее немногочисленных школьных подруг. Она была на голову выше и килограмм на тридцать крупнее Флоры. К отвороту ее защитного цвета гимнастерки был прицеплен значок с надписью: «Жизнь — говно. Хочешь поговорить об этом?»
