В раздражении, предположив, что Ваксс написал что-то под псевдонимом, она начала поиск по «вакссизмам», любимым и уникальным фразам, которые повторялись в его книжных рецензиях, и эта ниточка привела ее к критику Расселлу Бертрану, который регулярно публиковался в самом известном арт-журнале страны.
Расселл Бертран разносил творчество некоторых художников и скульпторов так же яростно, как Ваксс – произведения некоторых писателей. В рецензиях Бертрана не только хватало вакссизмов. У него были те же проблемы с синтаксисом, что и у Ваксса.
Когда Вивьен попыталась найти биографию Бертрана, выяснилось, что о нем сведений еще меньше, чем о Вакссе. Скажем, на картах Гугла дом Бертрана не значился. Еще одна черная дыра. Или та же самая.
Тогда Вивьен занялась рецензиями Бертрана, составила список художников, на которых он набрасывался с особой злобой. Конечно же, в этом списке оказался и Генри Кейсес из Смоуквилла.
Наши успехи в расследовании приободрили Генри и Беллу, но я предупредил, что не надо питать ложных надежд. Мы еще не располагали вещественными доказательствами того, что Ваксс (он же – Расселл Бертран) совершал эти преступления.
Мои надежды, что Генри сможет описать похитителя, не оправдались. Большую часть времени, которое он провел у похитителей, он находился под действием снотворных.
Но, разговаривая со мной посредством компьютера, он потряс меня другой информацией: «Похититель был не один. За два месяца я слышал восемь… десять голосов. Может, больше».
Из этого следовало, если его слуху можно доверять, что мы столкнулись не с одним психом и не с парой психов, а с целой организацией. Верилось в это с трудом.
«И кое-что еще, – сказал компьютер. – Мама, покажи ему».
– Ты уверен, что это нужно? – спросила Белла.
Генри энергично кивнул.
– Пойдемте. – Она подвела меня к двум высоким шкафам. Из одного достала картину и показала мне.
Эта работа не отличалась утонченностью, свойственной картинам в библиотеке. Ей не хватало ясности, четкости, особой игры света и теней. Техника желала лучшего, образам не хватало завершенности, где-то нарушались пропорции. И тем не менее не вызывало сомнений, что все три картины созданы одним человеком, незаурядным и талантливым.
Я повернулся к Генри, чтобы спросить, как он это сделал, и увидел, что пальцами правой ноги он держит кисть, которой ловко манипулирует.
Его решимость и несгибаемая воля восхищали, но трагический факт оставался фактом: превосходный талант не мог в полной мере выразить видения души Генри.
– Он знает, что не сможет приблизиться к прежнему уровню, – пояснила Белла. – Ему приходится пользоваться моими глазами, моим описанием того, что получилось после очередного мазка. Лишь после этого он наносит следующий. Но он надеется, и я надеюсь, что со временем ему удадутся более четкие отображения того, что видит его разум, и это будет прекрасно. А если и не получится, бороться все равно стоит. Каждый образ, который он рисует, – плевок в лица этих мерзавцев. Но никто не должен знать об этом. Мы не хотим, чтобы они вернулись. Если Генри и найдет способ создавать достойные полотна… это будет его наследство, их покажут только после его смерти.
Ее преданность сыну производила не меньшее впечатление, чем самоотверженность Генри и его решимость дать выход своему таланту даже в столь удручающих обстоятельствах.
Белла убрала эту картину и достала другую.
– Его похитители и люди, которые занимались Генри, когда он был в сознании, скрывали лица под масками. Только один человек маской не пользовался. Генри снова и снова пытался нарисовать его лицо, но не думаю, что оно чем-то вам поможет. Сами понимаете, проблемы и с точностью, и с пропорциями. Да и лекарства, которыми его пичкали, изменяли восприятие.
Когда она повернула картину ко мне, я увидел уже знакомое лицо, пусть в жизни оно и отличалось от нарисованного Генри. Этот человек смотрел на меня из «Мазерати».
Часть 3
Зазу, кто есть кто. Здесь собака – там собака. Дум, зум, бум
Насколько я помню, писатели, режиссеры и создатели культов предсказывали конец света от огня или льда, падения астероида или смещения магнитного полюса Земли, причем всегда находили множество верных последователей.
Сердцем современные мужчины и женщины осознают: что-то не так с отрезком истории, который они унаследовали, и, несмотря на городские небоскребы, мощные армии и ставшую реальностью технику из научно-фантастических романов, стабильности нет никакой, а основание, на котором все зиждется, зыбкое.
Но если беда и придет, она будет концом цивилизации, а не концом света. Синее, бездонное небо, море, берег, земля, темно-зеленые хвойные деревья все это выдержат, останутся, не разделят участь человечества.
С яркой викторианской архитектурой и мирными обсаженными деревьями улицами Смоуквилл служил символом всего того, от чего отказался современный мир: уважения к традициям, которые могли бы стать нам прочным основанием; определенности нашего места во вселенной, умиротворенности души.
Огонь, лед, астероиды и перемещения полюсов – страшилки, которыми мы отвлекаем себя от действительной угрозы нашего времени. В век, когда каждый изобретает собственную истину, нет общности – только фракции. Без общности нет консенсуса, чтобы противостоять жадным, завистливым, безумеющим от власти нарциссам, которые захватывают контроль над обществом и превращают институты цивилизации в машины убийств.
Хорошего вам дня.
Вернувшись в кемпинг, я попытался поднять себе настроение. Цивилизация не собиралась рушиться. В самом худшем варианте мои мысли о надвигающейся катастрофе означали, что Пенни, Майло, Лесси и мне предстоит умереть. Вот. Маленькой поправкой я спас миллионы жизней.
Пенни задернула шторы. Подходя к дому, я заметил, что она стоит у окна, смотрит сквозь щелочку.
– Я чувствую себя мышью, – призналась она, открыв мне дверь.
– Я думаю, пообедаем мы здесь, закажем где-нибудь еду на вынос.
Она меня не услышала.
– Мы – мыши, пытающиеся добраться до другой стороны чащи, как в моей книге, а Ширман Ваксс – сова. Я знаю, что все мыши – герои, потому что они маленькие и славные, а маленьких славных злодеев просто не бывает, но вот что я должна тебе сказать, Кабби. Я хочу быть очень злобной совой, хочу спикировать на Ваксса, схватить его своим большим клювом, вспороть живот и вытащить все внутренности. Меня тошнит от того, что я – мышь.
– Так ты обо мне скучала?
– Разделяться – это ужасно. Когда ты собираешься в дом Лэндалфа?
