– Здравствуйте, – сказал он голосом таким мягким, что, она была уверена, достиг только её ушей и не более. У него был какой‑то акцент, не опознаваемый ею.
– Привет, – ответила она почти так же тихо. Она задыхалась, ее легкие, казалось, забыли свою функцию.
У Томаса была совершенная в своей безыскусности косматая грива темных волнистых волос, пестрящая полосками седины. Глаза яркие, сине‑фиолетовые; ресницы такие длинные и густые, что создавали впечатление накрашенных. Мягкий полный рот. Все эти черты придавали его внешности образ андрогина. Но кожа противоречила такому впечатлению. Тёмная и красновато‑коричневая, она выглядела на беглый взгляд довольно старой, или, по крайней мере, сильно обветрившейся – оболочка человека гораздо более старшего возраста, чем о том свидетельствовали его лицо и тело. Кожа плотно облегала мощный костяк и череп, но в ложбинках крылись тысячи мелких морщин.
Она попыталась угадать его возраст, но это оказалось невозможно. Руки прекрасно вылеплены и молоды. Лишенная растительности широкая грудная клетка вздымалась мускулами, а предплечья перевивались, как у ловца устриц. На нём были выцветшие джинсы и старая ситцевая рубашка без пуговиц, с отрезанными рукавами в локтях.
По‑видимому, не ощущая необходимости в разговоре, он разглядывал гавань, чуть заметно улыбаясь. Тереза почувствовала жгучую зависть к Линде, и, внезапно, смущающую надежду, что ее сексуальная паранойя в итоге оправдается. Она попыталась сохранить внутреннее равновесие, напомнив себе, что это тот самый человек, которого уже с полной уверенностью определила в негодяи. Но сейчас эта идея казалась смешной, и ей в самом деле стало стыдно за свои мысли, несмотря на отсутствие каких‑либо реальных доказательств обратного. В конце концов, мир полон гламурных подонков.
Молчание ставилось всё более тягостным для Терезы, хотя ее хозяева и не показывали признаков беспокойства. Она попыталась сказать что‑то – хоть что‑то не слишком удручающе банальное. – Так… – произнесла она. – Это ваш первый визит в Дестин?
Томас устремил к ней безучастный взгляд. – Да. Порт хорош, но грунт под стоянкой неважный. – Он выдал это замечание без заметной эмоциональной окраски, и Тереза подумала: какая странная личность.
– Я слышала про это, – сказала она. – Боб – парень, с которым я работаю в магазине – Боб рассказывал, что дно похоже на жидкую кашу. Всякий раз, как по Дестину проходится щётка урагана, говорит он, здесь открывается филиал Кейстоунских полицейских.[12] Корабли тащит туда‑сюда, крики, вопли.
Тереза зарегистрировала странный факт: слабая улыбка Томас казалась искусственным объектом, постоянно прикрепленным ко рту – она выглядела не связанной с остальными чертами его лица.
– Нет безопасных гаваней во время урагана, – сказал Томас равнодушно, точнее, без любых интонаций, которые бы она могла обнаружить.
– Правда?
Но, по всей видимости, Томас не чувствовал желания объяснить своё утверждение. Молчание возобновилось, пока Линда не проговорила, медленно и задумчиво:
– Это из‑за других экипажей, хотел сказать Томас. Независимо от того, насколько хорошо ваше судно заякорено, кто‑то ещё не будет так осторожен, и его корабль понесёт на ваш.
Терезе показалось, что Линда говорит о Томасе, как если бы он находился не с ними, а где‑то в другом месте, далеко. – Пожалуй, в этом есть смысл, – сказала она. – Тогда, полагаю, ваш корабль должен быть единственным в гавани, если хотите быть в безопасности.
Возможно, это было её воображение, но его улыбка стала чуть шире.
– Уместное наблюдение, – сказал он.
Томас встал. – Похолодало. Пойдемте вниз ужинать. – Он протянул руку Терезы, и она взяла её. Его прикосновение было прохладным, возможно, от фужера вина, а мозолистая ладонь твердая как кость.
Он помог ей спуститься вниз, по лестничному трапу в кают‑компанию яхты, и снова Тереза была приятно удивлена. Салон казался намного больше внутри, чем она себе представляла. Лакированные деревянные части интерьера оттеняли белые переборки и заполненные книжные полки. По обеим сторонам располагались диваны, обитые тканью цвета красного дерева. Под блестящей латунной лампой был развернут стол до передней переборки. На льняной скатерти стояли комплекты из белого фарфора и полированного серебра. Тереза почувствовала запах масла для лампы, лимонов, и ещё чего‑то пряного.
– Садитесь, – распорядился Томас, и направил её в сторону столового набора с одной тарелкой.
Затем он подал еду. На следующий день, Тереза смогла припомнить лишь некоторые детали, так как её внимание занимал скорее повар, чем еда, но был салат из «детских листиков» и долек сацуми[13]; бульон с кусочками моркови и гребешками, уложенных в искусные завитки; паста с соусом из «скальных» креветок и грибов; свежеиспеченный хрустящий хлеб.
Беседы не велось. Линда поглощала пищу с пугающей концентрацией, а Томас отвечал на комплименты Терезы лишь постоянной улыбкой и больше ничем. Он съел совсем чуть‑чуть, лишь продегустировав каждое блюдо, и Тереза задалась вопросом, не болен ли Томас сам.
Никто не спросил Терезу о ней самой, так что ей не пришлось пускать в ход свои литературные претензии.
Иногда яхту чуть покачивало, после прохождения других кораблей, вызывая приятные ощущения. В каюте было немного жарко, и легкая позолота пота в свете лампы придала блеск лицу Линды, хотя Томас выглядел всё таким же неизменным.
Ужин завершился бледным на вид шербетом, сладкий фруктовый аромат которого Тереза не смогла с уверенностью определить. – Гуава, – подсказала Линда.
После этого Томас убрал посуду, и подал кофе в небольших изящных чашках. – Никогда я так не ела, как сейчас, – произнесла Тереза. Она посмотрела на Линду свежим взглядом. Может, седовласая женщина и не так жестоко эксплуатируется, как она опасалась. Возможно, у них просто другое разделение труда, нежели у большинства морских пар.
Томас поставил бутылку коньяка и три снифтера[14] на стол, и Тереза заметила, что за иллюминаторами стемнело. Незаметно настала ночь. В Терезе вновь зашевелились некоторые опасения. При всей своей красоте и кулинарных талантах, Томас оставался очень странным мужчиной, а Линда странной женщиной. Тем не менее, ею владели лишь любопытство и возбуждение; что бы ни случилось, это, несомненно, будет интересно. Направление собственных мыслей смутило её. Она почувствовала румянец, вспыхнувший на щеках, и обнаружила, что не может в этот момент смотреть на своих хозяев прямо.
