Она качнулась, подобрала с пола разбитое горлышко бутылки, лизнула зубчатую кромку, подмигнула Виктору и сказала:
— Все только начинается.
Его рука с зажигалкой опустилась, язычок пламени коснулся лужи керосина. Мила завизжала, бросила горлышко бутылки в Виктора, но промахнулась. Пламя озарило сумрачные стены пыточной камеры. Женщина вмиг превратилась в громадный факел, взвыла, растопырила руки.
— Уходи отсюда! — гаркнул Виктор Дантисту, чувствуя, как от жара трещат его ресницы и волосы.
«Барс», припадая на раненую ногу, захромал к выходу.
От первобытных воплей Милы в жилах стыла кровь. Она сделала еще один шаг к Виктору, но вдруг повернулась, упала на четвереньки и проворно поползла в дальний угол помещения. «Она истекает ядом», — внезапно подумал Виктор.
Его пальцы обхватили еще одну бутылку. Взмах, звон осколков, новая вспышка ярчайшего света.
Мила ревела и ползла куда-то в угол. Все ее тело было охвачено пламенем.
— Эй, смотри, — с тревогой сказал Дантист.
Все произошло в одно мгновение. Мила откинула люк, вмонтированный в пол и проворно перевалилась вниз, оставляя за собой едкий дым и сноп искр. Глухой вой некоторое время доносился из недр подземелья. Потом стих и он.
— Она сдохла? — спросил Дантист.
— Ступенек там нет. Света тоже. Есть желание спуститься и проверить? — спросил Виктор, и Дантист отрицательно качнул головой.
Виктор принес еще несколько бутылок, кинул их вниз, оторвал от рубашки лоскут, смочил его керосином и поджег.
— Надеюсь, от тебя не останется даже углей.
В шахте мгновенно вырос ослепительный столб пламени.
Виктор вытер лицо, перепачканное грязью и кровью.
— Теперь точно все. Ты можешь идти?
Дантист устало кивнул.
— Я покажу, где твой друг, — сказал Виктор, звякнув связкой ключей. — Но у меня есть еще одно дело.
Катя потеряла счет времени. Она сжалась в комочек и лежала в ногах Гаучо. Девушка понимала, что раненому байкеру нужно помочь, но смогла лишь оторвать полосу от своей футболки и отдать ее парню. Гаучо свернул что-то вроде тампона и прижал к ране. Судя по всему, это причинило ему боль, потому что он до крови прикусил губу.
— Сколько вас? — глухим голосом спросила Катя.
— Было трое. Сейчас я могу быть один. Там остался Дантист.
— Я помню его. Лучший друг Гоши.
Гаучо кашлянул и спросил:
— Кто с тобой?
— Бывший полицейский. Эта женщина забрала его ребенка.
Гаучо вздохнул и сказал:
— Я скоро открою дверь. Ты можешь остаться здесь. Я должен узнать, что с Дантистом.
Катя молчала, затем немного приподнялась. Остывающий котел высился буквально в трех шагах от нее. Она могла видеть тело Олега.
Гаучо увидел, куда смотрит Катя, и сказал:
— Дантист не верил, что это он. Выключи свет. Так будет лучше.
Катя еще раз посмотрела на Олега. Его лысый череп беспомощно опустился, на грудь изо рта стекала темная жидкость.
Она завозилась на грязном полу, со стоном поднялась и выключила свет.
— Не умирай, — прошептала она, дотронувшись до руки Гаучо.
— Ты слышишь? — Он сжал ее тонкие исцарапанные пальцы.
— Нет. — Катя закрыла глаза.
Ее измученное тело уже давно отказывалось повиноваться командам мозга.
— Там кто-то есть.
Катя разлепила губы, чтобы ответить, но так ничего и не сказала. Ее руки и ноги были тяжелее свинца. Она просто распласталась на полу, прямо в луже крови.
Какое-то время они молчали, потом Гаучо проговорил:
— Дай ключ. Я ухожу.
Катя провела языком по сухим губам. Да, конечно. Лучше сдохнуть в пути, когда у тебя еще есть какая-то слабая надежда, чем взаперти, в метре от котла с человеческим супом.
Она уже сунула руку в карман, как на ее плечо легла рука.
— Тихо!
Но Катя уже сама поняла. Снаружи что-то происходило. Кто-то терся о дверь.
— Катя!
Девушка приподняла голову.
Пальцы Гаучо цепко впились в ее плечо.
— Это она? — шепотом спросил он.
Катя ничего не ответила.
— Катюша. Я знаю, что ты там, чувствую твой запах. Открой, моя девочка. Мне плохо.
Катя мотнула головой, зажмурилась. Запахло паленым мясом.
— Уйдите, — пискнула она.
— Открой, прошу тебя.
— Молчи, — зашипел Гаучо, чувствуя, как девушка завозилась.
Несколько минут ничего не происходило, потом в дверь негромко стукнули.
— Открой, или я выкурю тебя, а потом сварю вместе с твоим мальчиком.
Катя завыла.
— Открой!
Виктор в двух словах объяснил Дантисту, как искать камеру, где спрятались Катя с его раненым другом, и скрылся в туннеле. Он едва передвигал раненые ноги. Малышев ошибся или солгал. Помещение, в котором якобы находился его сын, оказалось запертым. Собственно, кто сказал, что Сережа за той дверью? Артур Малышев. Маньяк и серийный убийца! Но у Виктора не было выбора. Так или иначе, но он узнает, где его ребенок.
Боков не стал ломиться внутрь и призывать, чтобы ему открыли. Оказавшись у камеры, он вдруг испытал робость, граничащую со страхом, поэтому отправился искать эту сумасшедшую бабу.
Теперь же, когда нужные ключи были в его распоряжении, им вновь овладела паника. Виктор вспомнил о коляске, о которой говорил Малышев-младший, и его сердце защемило жгучей болью.
«Он соврал. Никакой коляски нет. Живодер просто хотел сделать мне больно, — пытался убедить себя мужчина, шаря фонарем по стенам туннеля. — С чего бы семилетнему парню сидеть в коляске?»
Наконец он оказался у искомой двери. Синяя краска местами облезла, обнажая металл, потемневший от сырости.
Виктор затаил дыхание. Он мог ошибаться, но ему почудилось, что внутри звучала какая-то успокаивающая мелодия.
Гремя ключами, он стал открывать замок. Его пальцы тряслись. Виктор два раза выронил связку.
«Психованная тварь выбросила его или проглотила, — промелькнула у Виктора мысль, когда первые два ключа оказались неподходящими. — Может, не стоит туда заглядывать? Меньше знаешь, крепче спишь».
Третий ключ тоже не подходил к замку.
«Иди домой, — убеждал его вкрадчивый голос. — К Лене, Свете. Ты убил ее. Отомстил за всех. Ведь жил же ты все эти годы без сына!»
— Я не прощу себе, — вслух сказал Виктор, сжимая в грязных пальцах четвертый ключ. — Если не узнаю.
Ключ вошел в скважину как в масло, но намертво застрял в замке. Боков устало прислонился к ледяной двери. Мелодия из детской сказки невозмутимо продолжала литься, будто издеваясь над ним.
Пальцы потянулись к ключу, слегка надавили. Металлическое ушко продвинулось чуть дальше, раздался еле слышный щелчок.
Виктор с легкостью повернул ключ. Три оборота. Железная дверь отворилась, приглашая войти. Виктор набрал в легкие воздуха и зашел в камеру.
В помещении горел свет. Если бы не отсутствие окон, то эту комнату можно было бы принять за обычную спальню.
Посредине стояла широкая кровать, застеленная покрывалом в виде леопардовой шкуры. Две взбитые подушки стояли домиками, как в приличном отеле. На полу разбросаны игрушки — роботы, машинки, пластмассовые пистолеты.
Брови Виктора сдвинулись, когда он увидел над изголовьем фотографию Малышева. Над ней была прибита милицейская фуражка, ниже красовались два скрещенных тесака.
Он поднял голову. С потолка на тонкой веревке свисало черное съежившееся тельце младенца в парике. Поблескивали бутафорские крылышки.
Кудрявый ангелок. Несчастное дитя.
Напротив кровати стояла высокая тумбочка, на ней — большой телевизор. Там же лежал крошечный мобильник, из которого на автоповторе текла колыбельная песенка медвежонка Умки. Виктор хорошо помнил этот мультфильм.
Его сердце екнуло, когда он заметил коляску, выглядывающую из-за тумбочки.
— Сережа! — вырвалось у него, и ноги Виктора внезапно стали ватными.
Сейчас все решится.
Он подошел к коляске и взглянул на то, что находилось в ней.
«Такого просто не может быть. Это не мой сын!»
Израненные ноги перестали его держать. Он упал на колени, не в силах отвести взгляд от того, что лежало в коляске.
«Мы плывем на льдине,
Как на бригантине,
По седым суровым морям.
И всю ночь соседи,
Звёздные медведи
Светят дальним кораблям», — с нежностью пела Аида Ведищева.
— Нет! — Виктор вглядывался в лицо спящего мальчика.
Оно было спокойным, даже умиротворенным. Ведь дети не обременены проблемами и тревогами взрослых.
Сережа!
Все сходится. Густые темно-русые волосы. Слегка курносый нос. Упрямый изгиб губ. Глаз Виктор не видел. Ребенок крепко спал.
Продолжая стоять на коленях, Боков беспомощно смотрел на громадный, несуразный медный кувшин, из которого через отверстия свисали две клешни.
