— Срок действия его водительского удостоверения истек семь лет назад, — продолжал делиться своими находками Бобби, — и согласно данным ДТС он не пытался его восстановить. Более того, в этом году всю информацию выбросили бы из базы данных в связи с достижением срока давности, так что нам повезло, раз уж мы успели ее выцарапать. — Он положил на стол еще две распечатки. — Двигайтесь, Холмс и Сэм Спейд.
— А это что?
— Рапорты об аресте. Френка останавливали дважды за нарушение правил дорожного движения. Первый раз в Сан-Франциско, более шести лет назад. Второй — на автостраде 101, севернее Вентуры, пять лет назад. Оба раза у него не было при себе водительского удостоверения и из-за странностей в поведении его сажали в камеру.
С фотографий, сделанных при аресте, на них, вне всякого сомнения, смотрел их теперешний клиент, правда, тогда он был, само собой, моложе и полнее.
Бобби сдвинул деньги в сторону и сел на край стола Джулии.
— Оба раза он исчезал из тюрьмы и с тех пор находится в розыске, пусть и ищут его не очень-то активно, потому что арестовали за мелкое преступление.
— Ни в одном из рапортов не указано, как он исчез, — добавил Бобби. — Но я подозреваю, что он не выпилил оконную решетку, не прорыл тоннель, не воспользовался ни одним из известных, традиционных методов побега из тюрьмы. Нет, такое не для нашего Френка.
— Он телепортировался, — предположил Хол. — Исчез, когда никто на него не смотрел.
— Лично я готов на это поспорить, — согласился Бобби. — А после этого начал носить при себе фальшивые документы, сделанные так качественно, что ни один коп не мог ничего заподозрить.
— Что ж, Френк. — Джулия разглядывала лежащие перед ней бумаги. — По крайней мере, теперь мы знаем ваше настоящее имя и нашли адрес, по которому вы проживали в округе Санта-Барбара, а не еще один номер в мотеле. Мы сделали шаг в нужном направлении.
— Подвиньтесь, Холмс, Спейд и мисс Марпл! — воскликнул Бобби.
Не разделяя их оптимизм, Френк вернулся к стулу, на котором сидел чуть раньше.
— Шаг, — кивнул он. — Но не больше. И не так чтобы быстро. — Он наклонился вперед, сцепил руки, зажал их между колен, уставился в пол. — Мне в голову только что пришла неприятная мысль. Что, если я путаюсь не только с одеждой, когда собираю себя вновь? Что, если я уже наделал достаточно ошибок со своим телом? Ничего важного. Ничего видимого. Сотни тысяч крохотных ошибок на клеточном уровне. Этим можно объяснить, почему я так ужасно себя чувствую, почему у меня все болит. А если изменения происходят и в мозговой ткани, становится понятно, почему я туго соображаю, не могу ни читать, ни считать.
Джулия посмотрела на Бобби, на Хола, поняла, что мужчинам хотелось бы развеять страхи Френка, но они не могли этого сделать, поскольку версия Френка представлялась им не просто одним из возможных вариантов. Они склонялись к тому, что именно так все и происходит.
— Бронзовая пряжка выглядела нормальной до того, как Бобби ее коснулся, — напомнил Френк. — А потом превратилась в пыль.
Всю ночь, когда сон опустошал голову Томаса от мыслей, ее заполняли жуткие сны. О маленьких животных, которых он пожирал живыми. О крови, которую пил. О том, что он превратился в Плохого.
Сон оборвался тем, что он резко сел на кровати, пытаясь закричать, но не в силах выдавить из себя и звука. Какое-то время сидел, трясясь, испуганный, дыша так глубоко и часто, что заболела грудь.
Солнце вернулось, ночь ушла, и только от этого ему сразу полегчало. Поднявшись с кровати, он сунул ноги в шлепанцы. Пижама была холодной от пота. Он весь дрожал. Надел халат. Подошел к окну, выглянул. После сильного дождя траву прижало к земле, дорожки выглядели более темными, чем обычно, земля на клумбах стала черной, в лужах отражалось синее небо. И ему все это очень нравилось, потому что теперь, когда дождь закончился и небо очистилось от облаков, весь мир выглядел чистым и обновившимся.
Он задался вопросом, по-прежнему ли Плохой находится далеко отсюда или приблизился, но он не попытался вновь прикоснуться к нему. Потому что прошлым вечером Плохой хотел удержать его. Потому что Плохой очень сильный, и ему с огромным трудом удалось вырваться. И даже когда он вырвался, Плохой бросился в погоню. Он почувствовал, как Плохой устремился в ночь, следом за ним, но сумел оторваться от него, однако в следующий раз везение могло ему изменить, и тогда Плохой дотянулся бы до этой комнаты, появился бы здесь, не только щупальце его разума, но он сам, из плоти и крови. Томас не понимал, как такое может произойти, но почему-то знал — может. А если бы Плохой появился в Доме, кошмары, которые ему снились, повторились бы наяву, произошло бы страшное.
Отворачиваясь от окна, уже направившись к закрытой двери ванной, Томас бросил мимолетный взгляд на кровать Дерека и увидел, что Дерек мертв. Он лежал на спине с разбитым, опухшим, в синяках лицом. Его широко раскрытые глаза блестели в ярком свете, падающем из окна, и в менее ярком от лампы на прикроватном столике. Рот тоже был открыт, будто Дерек что-то кричал, да только Томас видел, что больше он не сможет издать ни звука. Из Дерека вытекла кровь, много крови, а ему в живот воткнули ножницы, воткнули глубоко, по самые рукоятки. Те самые ножницы, которыми он, Томас, вырезал картинки из журналов для своих стихотворений.
Он почувствовал острый укол боли в сердце, словно кто-то вонзил ножницы и в него. Но боль была не такая, как бывает от раны, а та, которую он называл «боль-чувство», потому что он чувствовал потерю Дерека, а сам оставался целым и невредимым. Но по интенсивности боль-чувство не уступала настоящей боли от раны, поскольку он любил Дерека, Дерек был ему другом. И он еще больше испугался, каким-то образом зная, что это Плохой лишил Дерека жизни, что Плохой побывал здесь, в Доме. Потом он осознал, что дальше все может пойти, как случалось иной раз в ти-ви-историях. Появятся копы, посчитают, что это он, Томас, убил Дерека, обвинят Томаса и все будут ненавидеть Томаса за то, что он якобы сделал, тогда как Плохой останется на свободе и по-прежнему будет убивать, может, даже убьет Джулию, точно так же, как убил Дерека.
Боль, страх за себя, страх за Джулию, такого Томас уже не мог выдержать. Ухватился за стойку у изножия кровати, закрыл глаза, попытался вдохнуть. Воздух не желал поступать в легкие. Перехватило горло. А потом путь открылся, не только для воздуха, но и для отвратительно ужасного запаха, как он понял через какое-то время, запаха крови Дерека, и его чуть не вытошнило.
Он знал, что должен Взять-себя-под-контроль. Нянечки не любили, когда кто-то Терял-контроль-над-собой. Тогда они Давали-тебе-что-то-для-твоего-же-блага. Он никогда раньше не Терял-контроль-над-собой и не хотел потерять его сейчас.
