Он знал, что должен Взять-себя-под-контроль. Нянечки не любили, когда кто-то Терял-контроль-над-собой. Тогда они Давали-тебе-что-то-для-твоего-же-блага. Он никогда раньше не Терял-контроль-над-собой и не хотел потерять его сейчас.
Попытался не нюхать кровь. Начал глубоко и медленно дышать через рот. Заставил себя открыть глаза и посмотреть на мертвое тело. Решил, что во второй раз оно не испугает его так же сильно, как в первый. Теперь он знал, что оно лежит на кровати Дерека, так что никакого сюрприза больше быть не могло.
Но его ждал сюрприз: тело исчезло.
Томас опять закрыл глаза, поднял руку к лицу, посмотрел на кровать сквозь растопыренные пальцы. Никакого тепа.
Он снова начал дрожать, решив, что все происходит, как в других ти-ви-историях, которые он видел, где отвратительно-мертвые тела ходили, как живые, гниющие, пожираемые червями, с проглядывающими сквозь плоть костями, убивали людей безо всякой на то причины, иногда пожирали их. Такие истории долго он смотреть не мог. И, конечно же, не хотел очутиться в одной из них.
Он так перепугался, что чуть не послал ти-ви-сообщение Бобби: «Мертвые люди, берегись, берегись, мертвые люди голодные, злые и ходят вокруг», — но вовремя остановился, потому что не увидел крови на одеяле и простынях. Увидел другое: аккуратно застеленную кровать. Ни один ходячий мертвяк не мог быть таким шустрым, чтобы слезть с кровати, поменять простыни и одеяло, привести все в идеальный порядок за те считаные секунды, которые Томас простоял с закрытыми глазами. И тут же он услышал шум струи душа за дверью ванной, услышал, как Дерек что-то напевает, как напевал всегда, когда мылся. На какое-то мгновение Томас мысленно представил себе моющегося мертвяка, которому хотелось выглядеть чистеньким и аккуратным, но гниющие куски плоти, сваливающиеся с костей, забивали сливное отверстие. Потом Томас осознал, что Дерек совсем и не умирал. Томас видел на кровати не настоящие тело. В ти-ви-историях такое тоже случалось. Ему было видение. Он увидел будущее. Заглянул в будущее.
Дерека еще не убили. Томас увидел не сегодняшнего Дерека, а завтрашнего или, возможно, из какого-то последующего дня. Дерек мог умереть, как бы Томас ни старался предотвратить его смерть, или Дерек мог умереть, если бы Томас не попытался предотвратить его смерть, но по крайней мере пока этого не случилось.
Он убрал руки со стойки у изножия кровати и пошел к рабочему столу. Ноги подгибались. Наконец добрался до стула, сел. Открыл верхний ящик комода, который стоял у стола. Увидел, что ножницы на месте, рядом с цветными карандашами, скрепками, скотчем и степлером… и наполовину съеденным развернутым шоколадным батончиком «Херши», которому лежать там не полагалось, потому что он Привлекал-насекомых. Томас достал батончик из ящика и сунул в карман халата, сказав себе, что нужно не забыть положить его в холодильник.
Какое-то время смотрел на ножницы, слушал пение Дерека в душе, думал о том, как ножницы вонзятся в живот Дерека, навечно лишат возможности петь и говорить, отправят в Нехорошее место. Наконец коснулся черных пластиковых рукояток. Они были такими же, как прежде, поэтому он коснулся и стальных лезвий, но напрасно, совершенно напрасно, после грозы на них, должно быть, скопилось статическое электричество, которое и ударило его, когда он прикоснулся к лезвиям. Перед глазами засверкали искры, тело пробило ударом тока. Он отдернул руку. Пальцы продолжало покалывать. Томас задвинул ящик, поспешил к кровати, накинул на плечи одеяло, точь-в-точь как ти-ви-индейцы, сидящие у ти-ви-костров.
В ванной выключили душ. Какое-то время спустя дверь открылась, Дерек вернулся в комнату, уже полностью одетый, принеся с собой влажный, пахнущий мылом воздух. Мокрые волосы он зачесал назад, полностью оголив покатый лоб.
Не выглядел он гниющим мертвяком. Он был очень даже живой, все части его тела были очень даже живыми, во всяком случае, те, которые Томас мог видеть. Кости ниоткуда не торчали.
— Доброе утро, — поздоровался Дерек, слова из-за слишком большого языка, как всегда, звучали глухо и невнятно. Улыбнулся.
— Доброе утро.
— Спал хорошо?
— Да, — ответил Томас.
— Скоро завтрак.
— Да.
— Может, дадут сдобные булочки.
— Может.
— Я люблю сдобные булочки.
— Дерек?
— Что?
— Если я когда-нибудь скажу тебе…
Дерек ждал, улыбаясь.
Томас обдумал то, что хотел сказать, продолжил:
— Если я когда-нибудь скажу тебе, что идет Плохой, и скажу: беги, не стой, как тупица, — поворачивайся и беги.
Дерек смотрел на него, пытаясь понять, о чем речь, все еще улыбаясь, потом ответил.
— Конечно, хорошо.
— Обещаешь?
— Обещаю. А кто он, этот Плохой?
— Точно я не знаю, но, думаю, почувствую, когда он придет, скажу тебе, и тогда ты убежишь.
— Куда?
— Куда угодно. По коридору. Найди нянечек, остаться с ними.
— Конечно. Тебе лучше помыться. Скоро завтрак. Может, сдобные булочки.
Томас сбросил с плеч одеяло, поднялся с кровати. Вновь сунул ноги в шлепанцы, направился к ванной.
Когда открывал дверь, Дерек спросил:
— Ты говорил о завтраке?
Томас обернулся:
— Что?
— Плохой может прийти за завтраком?
— Может, — ответил Томас.
— Лучше бы он пришел, когда будут давать яйца всмятку. Я не люблю яйца всмятку. Они такие склизкие. Плохие, не то что овсяные хлопья, бананы, сдобные булочки.
— Что бы ни давали на завтрак, если я почувствую, что идет Плохой, и скажу тебе, ты должен бежать.
— Да, да, я тебя понял.
Томас прошел в ванную, закрыл за собой дверь. Борода у него практически не росла. Электрической бритвой он пользовался пару раз в месяц и сегодня включать не стал. Почистил зубы, помочился, спустил воду. Пока она текла, смеялся, чтобы Дерек не услышал его и не подумал, что он смеется над ним.
Зря тот думает, что Плохой ничем не хуже яиц всмятку.
Обычно Томас не любил смотреть на себя, на свое рыхлое, тупое лицо, но тут не отрывал глаз от запотевшего зеркала. Когда-то, давным-давно, смеясь, он увидел свое отражение в зеркале, и в тот раз, что удивительно, увиденное совсем не огорчило его. Смеясь, он выглядел почти нормальным человеком. Он не становился в большей степени похожим на нормального человека, если притворялся, что смеется, смех требовался настоящий, и улыбка не помогала, потому что улыбка не так сильно изменяла его лицо, как смех. Фактически, улыбаясь, он иногда выглядел таким грустным, что просто не мог смотреть на себя.
Яйца всмятку.
Томас покачал головой, а перестав смеяться, отвернулся от зеркала.
