— Какая наглость! — проворчал Кинг. — Нужно что-то сделать, но что?
— А вот что, — ответил Россер, поднимаясь. — Сэр, — обратился он к незнакомцу, — я думаю, всем было бы лучше, если бы вы переставили свой стул на другой конец веранды. Общество джентльменов вам, кажется, внове.
Незнакомец вскочил и, бледный от гнева, со сжатыми кулаками ринулся вперед. Теперь все были на ногах. Сэнчер встал между забияками.
— Вы вспыльчивы и несправедливы, — заявил он Россеру, — джентльмен ничем не заслужил такого обращения.
Однако Россер не взял своих слов обратно. Обычай тех мест и того времени допускал лишь один выход из создавшегося положения.
— Я как джентльмен требую сатисфакции, — заявил неизвестный, немного успокоившись. — У меня нет здесь ни одного знакомого, поэтому, может быть, вы, сэр, — кивнул он Сэнчеру, — взялись бы представлять меня в этом деле.
Сэнчер согласился, хотя и без большой охоты — ни внешность, ни манеры незнакомца ему вовсе не нравились. Кинг, который за все время переговоров не проронил ни слова, внимательно изучая лицо неизвестного, кивком головы выразил свою готовность представлять Россера, и дуэлянты разошлись, чтобы встретиться вновь вечером следующего дня. Форма дуэли вам уже известна: бой на ножах в темной комнате. Подобные поединки были тогда в порядке вещей на Юго-Западе. Сколько в таком кодексе чести было показного рыцарства, а сколько скрывающейся за ним звериной жестокости, мы еще увидим.
В ослепительном сиянии июльского полдня дом Мэнтона сделался просто неузнаваемым. В его облике не осталось ничего таинственного. Ласковый солнечный свет очевидно не принимал в расчет его дурной репутации. Трава, зеленеющая вдоль всего фасада, вовсе не казалась теперь неуместной, а, напротив, пленяла своей жизнерадостной пышностью; сорняки цвели не хуже садовых цветов. Полные чарующих солнечных бликов деревья уже не рвались прочь, а благоговейно клонились под счастливым бременем солнца и песен, распеваемых сотнями населяющих их птиц. Даже разбитые окна второго этажа благодаря затопившему все полуденному свету — глядели весело и умиротворенно. Над заброшенными полями, мерцая, танцевали живые волны зноя, в которых не было ничего от тяжести, являющейся, как известно, непременным атрибутом сверхъестественного.
Вот таким это место предстало шерифу Адамсу и двум другим джентльменам, приехавшим вместе с ним из Маршалла. Это были помощник шерифа мистер Кинг и брат покойной миссис Мэнтон мистер Брюер. По человеколюбивому закону штата официальным хранителем имущества, оставленного прежним владельцем — в том случае, если местонахождение последнего невозможно установить, — становился шериф, под чью юрисдикцию и перешел дом Мэнтона с прилегающими к нему владениями. Нынешний инспекционный визит являлся необходимым звеном судебной процедуры, связанной с иском мистера Брюера, желавшего вступить во владение собственностью как законный наследник своей покойной сестры. То, что этот визит был нанесен на следующий день после того, как помощник шерифа мистер Кинг отпер дверь дома совсем для других целей, — простое совпадение. Мистер Кинг приехал сюда не по собственной воле — он получил приказ сопровождать начальство и не нашел ничего благоразумнее, чем изобразить служебное рвение.
Ни о чем не подозревающий шериф распахнул входную дверь, которая, к его немалому удивлению, оказалась незапертой, и с еще большим удивлением обнаружил на полу в коридоре ворох чьей-то одежды. Осмотр показал наличие двух шляп, такое же количество сюртуков, жилетов и галстуков — все вещи в хорошей сохранности, хотя и перепачканные в пыли, в которой лежали. Мистер Брюер был поражен не меньше шерифа, о чувствах мистера Кинга не сообщается. Шериф отодвинул задвижку на двери справа от входа, и все вошли. Комната была совершенно пуста — нет, когда их глаза привыкли к полумраку, они различили нечто в дальнем углу. Вскоре стало ясно, что это человек. Чтото в его позе заставило вошедших остановиться, едва они переступили порог. Человек стоял, опустившись на одно колено, вжавшись спиной в угол, голова ушла глубоко в плечи, руки он держал перед собой ладонями наружу, словно заслоняя лицо; пальцы были растопырены и скрючены, словно когти; совершенно белое лицо задрано вверх с выражением неописуемого ужаса, рот полуоткрыт, глаза выпучены. Он был мертв. Однако, кроме охотничьего ножа, который, очевидно, он сам же и выронил, в комнате ничего не было.
В пыли перед дверью виднелись чьи-то следы. Ряд следов тянулся вдоль стены — их, очевидно, оставил погибший, когда шел от двери в угол. Трое вошедших инстинктивно пошли к телу по этой протоптанной дорожке. Шериф дотронулся до руки мертвеца — она была тверда, как камень. От легкого прикосновения покачнулось все тело, но поза не изменилась. Бледный от волнения Брюер пристально вглядывался в перекошенное лицо трупа.
— Боже милостивый, — вскричал он вдруг. — Это же Мэнтон!
— Да, — сказал Кинг, изо всех сил стараясь казаться спокойным. — Я знал Мэнтона. В те годы он носил бороду и длинные волосы, но вы правы, это он.
Он мог бы добавить: "Я узнал его еще тогда, когда он вызвал Россера, и сказал об этом Россеру и Сэнчеру. Вот почему мы и решили сыграть с ним свою злую шутку. Все это время, в том числе и тогда, когда Россер выскочил отсюда следом за нами, от волнения забыв о своей одежде и уехав в одной сорочке, мы знали, с кем имеем дело: с убийцей и трусом, вот с кем!"
Ничего этого, однако, мистер Кинг не сказал. Он ломал голову, пытаясь проникнуть в тайну гибели этого человека. Было совершенно понятно, что Мэнтон, как встал в свой угол, так уже никуда оттуда не двинулся; он и не нападал, и не оборонялся, а просто выронил оружие и, по всей вероятности, умер от страха, что-то увидев, — все эти соображения, к сожалению, ничего не прояснили.
Пробираясь ощупью в лабиринте недоумении, мистер Кинг опустил глаза вниз, как часто поступают, обдумывая что-то действительно важное, и вдруг заметил то, что даже при свете дня и в присутствии живых людей, стоящих рядом, заставило его похолодеть от ужаса. В густом многолетнем слое пыли, начинаясь у двери и обрываясь в ярде от трупа Мэнтона, через всю комнату тянулись параллельные линии следов, легкие, однако совершенно отчетливые отпечатки босых ног, по бокам — детских ступней, в середине — женских. Все они вели в одном направлении. Обратных следов не было. Брюер, бледный, как полотно, весь подавшись вперед, тоже пристально вглядывался в следы.
— Смотрите! — воскликнул он, обеими руками указывая на отпечаток правой женской ступни. — Здесь не хватает среднего пальца! Это была Гертруда!
