Актриса? Папа... все цветы... его рука... медальон... земля...
Думать в такой обстановке было совершенно невозможно. Чужие мысли бесконечным потоком заполняли ее сознание, так что собственные пришлось отложить на потом.
Перед ней в очереди стоял мальчик, держащийся за руку отца. Рядом с ними переминался с ноги на ногу пожилой мужчина. В голове Флоры непонятно почему возник образ кролика — на какое-то мгновение мелькнул в общем потоке мыслей и туг же исчез, вытесненный гробами, могилами, безжизненными взглядами и угрызениями совести.
...Во мне их единственное спасение...
Да уж. Человечество точно нуждалось в спасении. Флора постепенно приближалась к воротам. Невооруженным глазом было видно, как лица людей становятся все более сосредоточенными и серьезными. Флора чувствовала, как они собираются с духом, безуспешно пытаясь перебороть свой страх.
Кто-то нечаянно толкнул ее в спину, и женский голос произнес:
— Леннарт, что с тобой?
— Не знаю... не могу я, и все... — отозвался невнятный мужской голос.
Флора обернулась и увидела женщину, поддерживающую мужчину. Лицо мужчины было серым, глаза навыкате. Встретившись взглядом с Флорой, он произнес:
— Отец... никогда я его не любил. Когда я был маленьким, он...
Женщина дернула его за рукав, не дав договорить, и виновато улыбнулась Флоре, перед глазами которой тут же промелькнули годы их супружества и детство мужчины, отчего у нее пошли мурашки по коже.
— Ева Зеттерберг.
Это произнес мужчина, стоящий перед ней, отец ребенка. Охранник со списком в руках спросил:
— А вы ей кем приходитесь?
— Я муж, — ответил он и, указав на мальчика и старика, добавил: — А это ее сын и отец.
Охранник кивнул, открыл одну из последних страниц длинного списка, водя пальцем по строчкам.
Кролик, кролик...
Бобренок Бруно. И кролик. Кролик в кармане. Мальчик, сын Евы Зеттерберг, тоже думал про кролика. Того же самого. Так вот, значит, какое оно, их семейство. И все думают про кролика.
— Семнадцать «вэ», — произнес охранник, указав куда-то в сторону корпусов. — Там везде указатели.
Троица быстро прошла внутрь, и Флора тут же почувствовала их облегчение. На всякий случай она запомнила номер — 17«В». Охранник выжидающе смотрел на Флору.
— Туре Люндберг, — выговорила она.
— А вы?..
— Его внучка.
Охранник окинул взглядом ее прикид, густо накрашенные глаза и торчащие во все стороны волосы, и Флора поняла, что он ее не пустит.
— Вы можете как-то подтвердить родство?
— Нет, — ответила Флора, — не могу.
Спорить с ним было бесполезно — охранник думал про молодежные демонстрации и подростков, швыряющихся камнями.
Флора повернулась и пошла вдоль ограждения, ведя рукой по прутьям решетки. Чем дальше она уходила от толпы, тем меньше ей досаждали чужие мысли... Она шла и шла, пока голоса совсем не затихли, и только тогда села на траву, чтобы дать передышку своей измученной голове.
Придя в себя, Флора двинулась дальше, пока пропускной пункт не скрылся за домами. Вокруг было безлюдно, и ограждение казалось здесь ненужной предосторожностью.
Перелезть через забор ничего не стоило, но Флору смущало открытое пространство, которое отделяло ее от корпусов. Ее даже слегка удивило, что вдоль ограждения не поставили охрану, — был бы это какой-нибудь концерт, охранники стояли бы через каждые двадцать метров. Наверное, никто не рассчитывал на то, что появятся желающие пробраться в Хеден тайком.
Тогда зачем ограждение?
Она перекинула рюкзак через забор и порадовалась, что ее любимые кроссовки совсем развалились — ей пришлось надеть сапоги, а их острые носы как раз помещались между прутьями решетки, так что она одолела забор за каких-то десять секунд.
Оказавшись по ту сторону, Флора пригнулась, хотя это бы ее все равно не спасло — местность просматривалась как на ладони. Придя к выводу, что ее диверсия не возбудила интереса охраны, она перекинула рюкзак через плечо и направилась к корпусам...
Малер все заранее предусмотрел, вычерпав воду из лодки и залив полный бак бензина. Осторожно опустив Элиаса на землю, он залез в лодку и принял из рук Анны вещи и термосумку.
— А как же спасательные жилеты? — вспомнила Анна.
— Некогда.
Малер представил себе спасательные жилеты, висящие на крюке в сарае.
Все равно старый жилет для Элиаса уже слишком мал...
— Да ладно, он ведь совсем ничего не весит, — кивнула на сына Анна.
Малер отрицательно покачал головой, укладывая сумку под скамью. Они завернули Элиаса в одеяло и уложили его на дно лодки. Анна принялась отвязывать веревку, а Малер попытался завести мотор. Это была старенькая «Пента» в двадцать лошадиных сил, и, безуспешно дергая шнур стартера, Малер невольно размышлял, причиной скольких сердечных приступов стал этот неподатливый механизм.
ы... непра... дерга.. дя... элке...
После восьми безуспешных попыток Малеру пришлось сделать паузу. Он уселся на корму, упершись руками в колени.
— Анна? Это ты сказала: «Неправильно ты дергаешь, дядя Мелькер?»[43]
— Я не говорила, — ответила Анна, — я подумала.
— Понятно.
Малер посмотрел на Элиаса. Его сморщенное личико было неподвижным, черные полузакрытые глаза уставились в небо. По дороге к пристани Малер окончательно убедился в том, о чем раньше лишь догадывался, — за эти четыре дня Элиас действительно стал намного легче
Времени на размышления не было. Аронссон наверняка уже позвонил куда надо, и теперь за ними могли приехать в любую минуту. Малер потер глаза — в голове нарастала тупая боль.
— Да ладно тебе, — произнесла Анна, — полчаса-то у нас точно есть.
— Может, хватит?
— Что хватит?
— Подслушивать мои мысли. Я и с первого раза все понял. Не надо мне ничего демонстрировать.
Анна молча спрыгнула с носа на дно лодки и села рядом с Элиасом. Пот заливал Малеру глаза. Он повернулся к мотору и дернул с такой силой, что ему показалось, что шнур сейчас оборвется, но вместо этого двигатель вдруг заработал. Малер убавил газ, переключил передачу, и они отплыли от берега.
Анна сидела, прислонившись щекой к голове Элиаса. Губы ее что-то шептали. Малер вытер пот со лба, чувствуя, что чего-то не понимает. Он читал в газетах про то, что в присутствии оживших у людей проявляются телепатические способности, но почему же тогда он не может читать мысли Анны, в то время как сам он для нее — открытая книга?
