К счастью, она была на опилках в манеже и не ударилась, проломив бетон.
Тревис, в обязанности которого входило смотреть за ее постоянными учениками, обучающимися верховой езде, быстро наказал этих двух мальчишек. Ленобия улыбнулась, вспоминая как он схватил каждого за шиворот и отбросил их прямо к куче навоза Бонни, которая, как он сказал, была такой же огромной и тяжелой как и ее копыта. Затем он успокоил свою кобылу несколькими утешающими прикосновениями, которыми он проверил ее колени, скормил одну из яблочных вафель, которые казалось всегда есть в его карманах, и в полном замешательстве, вернулся к группе недолеток-наездников.
"Он хорошо управляется со студентами," подумала она. "Почти так же хорошо как с лошадьми"
По-правде говоря, это выглядело так, будто Трэвис становился ценным приобретением для ее конюшен. Ленобия тихо рассмеялась. Неферет была бы очень разочарована узнав это.
Ее смех быстро затих, но на замену ему пришло знакомое уже ощущение, как скрутило живот, которое преследовало ее с тех пор, как она встретила Трэвиса и его лошадь.
"Это лишь потому, что он человек," безмолвно призналась себе Ленобия. "Я просто не привыкла, что рядом со мной находится мужчина."
Она многое забыла о них. Насколько самопроизвольным мог быть их смех. Как они могли получать удовольствие, ощущая новизну в тех вещах, которые были так стары для нее, как простой восход солнца. Как мало и ярко они жили.
"Двадцать семь, м-э-эм." — вот сколько лет он прожил на этой земле. Он знал двадцать семь лет восходов солнца, а она знала больше чем двести сорок из них. Он, вероятно, увидит еще тридцать или сорок лет восходов солнца, а затем умрет.
Их жизни были столь коротки.
Некоторый даже короче, чем другие. Некоторые почти не жили, даже не видели и двадцать первого лета, уже не говоря о достаточном количестве восходов солнца, чтобы заполнить жизнь.
Нет! Разум Ленобии бежал от той памяти. Ковбой не собирался пробуждать те воспоминания. Она отрезала путь к ним в день, когда она была Отмечена — этот ужасный, прекрасный день. Дверь не должна была, не могла открыться сейчас или когда-либо вновь.
Неферет знала кое-что из прошлого Ленобии. Когда-то они были друзьями, она и Верховная жрица. Они разговаривали, и Ленобия полагала, что у них были общие секреты. Это, конечно, была ложная дружба. Еще до Калоны, вышедшего из земли и вставшего рядом с Неферет, Ленобия начала понимать, что с Верховной жрицей происходит что-то неправильное — что-то темное и тревожное.
— Она сломалась, — шепнула Ленобия в ночь. — Но я не позволю ей сломить меня.
Дверь останется закрытой. Навсегда.
Она услышала тяжелый цокот копыт Бонни, шелестящих по зимней траве прежде, чем почувствовала отголоски разума большой кобылы. Ленобия очистила свои мысли и послала ей теплоту и приветствие. Бонни заржала в приветствии, которое было настолько низким, что, казалась, должно было исходить от того, кем ее называли многие студенты — динозавр, и это рассмешило Ленобию. Она все еще смеялась, когда Трэвис подвел Бонни к ее скамье.
— Нет, у меня нет вафелек для тебя, — улыбнулась Ленобия, лаская широкую, мягкую морду кобылы.
— Вот, возьмите хозяйка, — Трэвис бросил ей вафли, в то время как сам сел на дальний конец кованой скамьи со спинкой.
Ленобия поймала лакомство и протянула его Бонни, которая взяла его с удивительной нежностью для такого большого животного.
— Вы знаете, нормальная лошадь давно бы завалилась от такого количества этих лакомств, которыми Вы ее кормите.
— Она большая девочка и ей нравится ее печеньки, — протянул Трэвис.
Как только он сказал про печенье, кобыла повела ушами в его сторону. Он рассмеялся и прошел мимо Ленобии, чтобы накормить ее следующей вафлей. Ленобия покачала головой.
— Избалованна, избалованна, ужасно избалованна, — но в ее голосе чувствовалась улыбка.
Трэвис пожал широкими плечами.
— Мне нравится баловать мою девочку. Всегда нравилось. И всегда будет нравиться.
— Я испытываю то же самое к Муджаджи. — Ленобия погладила широкий лоб Бонни. — Некоторым лошадям требуется особый уход.
— Ха, значит для вашей кобылы — это особый уход. А моя избалованна?
Она встретилась с ним взглядом и увидела сияющую улыбку.
— Да. Так и есть.
— Конечно, — произнес он. — Сейчас Вы напоминаете мне мою мамочку.
Ленобия изогнула брови.
— Должна вам сказать, это звучит очень странно, господин Фостер.
И тогда он громко рассмеялся — полный счастья звук, который напомнил Ленобии рассвет.
— Это комплимент, м-э-эм. Моя мама настаивала, чтобы все было по ее мнению и только по ее. Всегда. Она была упряма, но это компенсировалось тем, что она была почти всегда права.
— Почти? — спросила она многозначительно.
Он вновь рассмеялся.
— Знаете, если бы она была здесь, она сказала бы то же самое.
— Вы часто скучаете по ней, не так ли, — сказала Ленобия, изучая его загорелое, чуть морщинистое лицо.
"Он выглядит старше своих тридцати двух, но как-то приятно," — подумала она.
— Да, — тихо произнес он.
— Это очень многое говорит о ней, — заключила Ленобия. — Довольно много хорошего.
— Рейн Фостер была довольно хороша.
Ленобия улыбнулась и покачала головой.
— Рэйн Фостер. Необычное имя.
— Нет, если ты был ребенком цветов в шестидесятых, — ответил Трэвис. — Ленобия — вот это необычное имя.
Ее ответ слетел с языка без раздумий.
— Нет, если вы были дочерью английской девушки восемнадцатого столетия с великими мечтами.
Произнеся эти слова, Ленобия сразу сжала свои губы, придержав язык за зубами.
— Вы не устали от такой долгой жизни?
Ленобия была озадачена. Она ожидала, что он будет удивлен и преисполнен благоговейного ужаса, услышав, что она живет уже больше двухсот лет. Вместо этого в нем просто заговорило любопытство. И по каким-то причинам его откровенное любопытство смягчило ее, так что она ответила ему правдиво, не уклоняясь:
— Если бы у меня не было моих лошадей, думаю, я бы очень устала от столь долгой жизни.
Он кивнул так, будто бы все сказанное ей имело смысл для него, но когда он заговорил, все что он произнес было:
— Восемнадцатый век — это действительно нечто. Многое изменилось с тех пор.
— Не лошади, — сказала она.
— Счастье и лошади, — вспомнил он.
Его глаза улыбались и она снова поразилась их цвету, который казалось изменился и стал светлее.
