сделай, пожалуйста, копию. Всё-таки твоей уже четыре года.
— Хорошо.
— Вот и славно.
Сделав движение вбок, Рома выбрался на проезжую часть и сунул голову обратно в салон.
— Пацаны, эвакуируемся.
— И что, мы отсюда пешком? Где ближайшее метро? — заныл Гаровский, тоскливо разглядывая трассу.
— Спасибо, — внезапно сказала Наташа. И добавила, очень тихо, но Рома расслышал: — Папа.
— Куда теперь? — спросил Жора. — Какие ещё у кого дела остались?
— Я чист! — высокопарно ответил доктор.
Рома только пожал плечами.
— Значит, пора на небо, — штурман задрал лицо кверху, но, видимо, ничего не увидел. — А как? Смешно сказать: я ж сюда с неба и прилетел…
— С неба? С неба… — Гаровский задумался. — А нам туда и надо. Ты на чем прилетел?
— А то ты не знаешь!
— На космическом корабле! — воодушевленно подхватил Рома. — Точно! Проберемся на корабль, а в космосе разберемся. Может, нас там признают… за своих.
— И где мы его найдем? — скептически поинтересовался Жора.
— В Шереметьево-пять, конечно. И сегодня вечером — старт «Далекого-два». Штурман, подойдет?
— Это не «Далекий-два», а профанация. Людей нет, одна несчастная собачка. Птенец Белки и Стрелки, черт его дери!
— Люди больше не хотят в космос, — сказал Гаровский. — Вечную жизнь им подавай. Как подумаю о своей работе…
— А сам? Красотка из фитнес-центра, помнишь? — подначил его Рома.
— Да, и сам был не лучше, — доктор вяло кивнул.- Неужели человек становится человеком только после смерти?
— Хотя, это и хорошо, что собачка, — продолжал рассуждать о своем Жора. — Эй, философы! Где ваше Шереметьево-пять?
В зону космопорта и на корабль они проникли беспрепятственно. Правда, Гаровский слегка сопротивлялся:
— Что за корабль? Никаких удобств! Что за рубка? И вообще, есть гарантия, что нас там примут, в космосе? Скоро старт, куда мне сесть, чтоб пристегнуться?
— Кончай ныть, — осадил его Жора. — Негде пристегнуться, потому что на корабле не должно быть людей. Из живых — только песик.
— Гав! — сказал обнаруженный в пластиковой капсуле песик.
— Он нас видит?
— Вряд ли. Может быть, чует.
— Но корабль-то нешуточный. А если поломка? Кто чинить будет? Тоже собачка? — не унимался доктор.
— Почему? Вон, видишь: роботы.
В отсеке рядом с песиком вдоль стены стоял стеллаж с тремя впечатляющими конструкциями. От человеческого в них осталась только голова — да и то, скорее, как дань форме, а не функционалу.
— Говорят: человек — венец творения. А почему тогда у них шесть рук, как у насекомых? Ног и вовсе нет. Внизу что? Колесики? Нет, вряд ли мы — цари природы, — Рома покачал головой.
— А я не отказался бы стать вот таким монстром, — внезапно заявил Гаровский. — Сильный, ловкий, быстрый.
— Умный?
— Ой, спасибо, я и сам умный. В этом не нуждаюсь.
— Ром, — вдруг вспомнил Жора, — а как у тебя получилось затормозить машину?
— А как у тебя — повернуть руль?
— Не знаю, — признался штурман. — Представил, что я с ним склеился, что ли? Наверное, очень захотел.
— Вот и я…
— А не склеиться ли нам с этими ребятами?
— С роботами, что ли?
— Не думал, что у бестелесного духа может поехать крыша, — съязвил Гаровский.
— Да ты как хочешь, доктор. А я попробую. Очень мне эта махина по душе, — и Жора шагнул внутрь робота. — Сколько рук! Ноги пристроил. Голова на месте, — механизм внезапно загудел, и окуляры вспыхнули красным цветом. — Поберегись! — робот беспорядочно замахал клешнями.
— И я! — Рома погрузился в соседнего. — Ух, слушается! Даже руки слушаются! — и он крепко залепил себе по голове.
— Как вы это сделали? — Гаровский прыгал вокруг своего, не решаясь к нему прикоснуться. — Эгоисты! Меня научите!
Разобравшись с управлением, призраки-роботы покатили в рубку. Жора рассматривал экраны и пульт, Рома подключился к бортовому компьютеру и удовлетворенно мигал светодиодами, Гаровский просто затих, словно о чем-то задумался.
— А я здесь останусь, — сказал Жора. — Не надо мне неба и рая, или что там. На первом «Далеком» летал, теперь на втором полетаю. Я штурман, или кто?
— И я останусь, — кивнул Гаровский. — Буду следить за собачкой. Вдруг лапку подвернет? Или съест что-то не то? Я доктор, или нет?
— И я, пожалуй, останусь, — присоединился Рома.
— А ты здесь зачем? Ты офисная крыса с кофеварками! — Гаровский выпрямился и торжествующе посмотрел на него сверху вниз.
— Ты плохо понимаешь, какие сейчас кофеварки, — снисходительно ответил Рома. — После них программы управления полетом кажутся детскими каракулями. Так что, буду у вас капитаном. Я же менеджер!
Корабль загудел, задрожал, и команду основательно тряхнуло, вжимая в пол. Точнее, тряхнуло бы, если бы команда не была металлической, и если бы магнитные присоски не припаяли её намертво к полу.
— Ура покорителям космоса! — заорал Гаровский. — Мы, трое героев на этом корабле…
— Чего трое-то? — усмехнулся Жора. — Кто тут ругался эгоистом? А сам собачку-то забыл!
— Ах да, собачка… Трое или четверо? Рома, ты что скажешь?
— Без разницы.
— Нет, это серьезный вопрос. И, думаю, я буду не первым, кто его задает: надо ли в такой ситуации считать собаку?
Илья Криштул. Не паникуйте!
Что такое паника? Это крик «Мы падаем!» в самолёте, когда чуть-чуть изменился звук самолётного двигателя. Это суровые женщины в магазинах, сметающие с полок сахар и гречку. Это испуганный грибник, заблудившийся в небольшом лесочке и бегающий по кругу, вместо того, что бы спокойно выйти на дорогу. Это алкоголик, испытывающий приступы панической атаки каждое утро — где он? Кто он? Что было вчера? А было ли вчера? Это вызов машиниста по громкой связи в метро, когда поезд на минутку притормозил в туннеле — «Скажите, мы задохнёмся? А я успею написать прощальное письмо?».
Собака, потерявшая хозяина и мечущаяся по улицам, это тоже пример паники…
Панике подвержен даже картофель, как недавно выяснили израильские учёные. Непонятно, правда, зачем они это выясняли, но им, учёным, виднее, чем заниматься. Может, они впали в панику, осознав, что у них за год ни одного научного открытия и им урежут финансирование. Тут картошка и подвернулась. Причём Solanum tuberosum — так называется картофель в научном мире — сначала не реагировал на работу учёных, но евреи люди упорные, а паникующие евреи тем более. В итоге они создали картошке такие условия, что она тоже запаниковала. Как это выглядело? В докладе, посвящённом эксперименту, написано, что картофель в состоянии паники начал выделять огромное количество флуоресцентного белка, но лично я думаю, что картошка стала в ужасе разбегаться. Тогда у этого научного открытия появляется экономический смысл — ведь можно будет прямо на грядках ввести картофель в состоянии паники и спокойно ловить его вёдрами, когда он вылезет из-под земли и, ничего не соображая, побежит прочь от огорода.
А вот на тонущем «Титанике» паники сначала не было. Среди людей не было, картофель, может, и паниковал где-то глубоко в продуктовом трюме. Как потом вспоминали выжившие пассажиры — на палубе играл оркестр, все уступали друг другу места в лодках, не особо торопясь покидать корабль… Паника началась, когда «Титаник» накренился. Образовалась толпа, возникла давка, люди перестали здраво мыслить и, в итоге, сами себе мешали пройти к лодкам, которые отплывали полупустыми. Выжило всего 712 человек, меньше половины от общего количества пассажиров и членов экипажа. Замёрз и утонул даже Ди Каприо…
Картофель, кстати, потонул весь.
Так вредна или полезна паника? Психологи не пришли к единому мнению, но в одном они солидарны — паника на людях, в толпе опасна и чревата. Недаром во время войны паникёров расстреливали безо всяких сожалений и очень жаль, что в мирное время это делать запрещено. А вот паника наедине с самим собой… Кто-то из докторов говорит, что это даже полезно, так организм побеждает стресс, а кто-то при первых симптомах панической атаки советует немедленно ложиться в психиатрическую клинику. Странно, что туда не положили израильских учёных за их картофельные эксперименты…
Китайцы, подарившие миру шикарный повод для паники — коронавирус, недавно с извинениями выбросили на прилавки игрушку-антипанику под смешным названием «Пупырки». Это
