Миллер схватил Райкера за подбородок и одним мощным движением всадил нож ему в сердце.
— Убей! — снова завопила Терри, чуть не наскочив на продолжавший свои мерные колебания маятник.
Она стояла, оцепенев как в гипнозе от кровавого спектакля, развернувшегося перед ее взором, ужас охватил ее, когда она увидела, как Миллер навалился всем телом на рукоятку вонзенного ножа, проталкивая его глубже в тело противника и не обращая внимания на брызги крови, заливавшие его самого. Сердце жертвы еще продолжало бешено колотиться, гоня по жилам густую жидкость.
Миллер почувствовал, как тело Райкера стало содрогаться, он нанес еще один удар.
И еще.
Опустившись на пол рядом с поверженным противником, Миллер тяжело дышал. Кровь, разлившаяся вокруг, пахла медью, к ее неотвязному запаху примешивался смрад экскрементов. Плечо его сильно ныло от тупой боли, он поморщился, дотронувшись до сломанной кости.
Терри оставалась неподвижной. Она во все глаза смотрела на затихающие конвульсии Райкера, переводя взгляд от одной части тела к другой и стараясь не пропустить ни одного движения.
— Терри, вызови полицию, — сказал Миллер, приподнимаясь на локте.
Она не отвечала.
Миллер подумал, что она в шоке, но, когда пригляделся, мурашки побежали по его телу. Ему показалось, что в его венах застыла кровь.
Терри Уорнер улыбалась.
Она стояла на коленях перед телом Райкера и широко улыбалась. Тут Миллер с отвращением увидел, как она погрузила указательный палец в рану на груди мертвеца. Потом вынула этот окровавленный палец и, не обращая внимания на стекавшую ей на блузку кровь, стала облизывать красную жидкость, медленно водя языком вдоль пальца.
Миллера затошнило.
Не столько от боли, которая не отпускала, и зрелища, открывшегося ему, а оттого, что именно в эту секунду его осенила страшная догадка.
— Терри, — тихо прошептал он, пытаясь подняться на колени.
Она взглянула на него с застывшей на лице коварной усмешкой и с перепачканными кровью губами. Но больше всего Миллера приводили в замешательство ее глаза.
Немигающий взгляд словно сверлил его.
— Ты убил, — причмокнула она языком. — Это легко, правда? — Она засмеялась, и от этого смеха волосы у Миллера встали дыбом.
— А ты убила всех, — выдохнул он. — Ты убила тех восьмерых.
— Девятерых, — уточнила она. — Я убила и полицейского в своей квартире. Он, к сожалению, обнаружил кассеты.
— Не понимаю, — пробормотал Миллер, потрясенный ее зловещим взглядом.
— Сообщения на автоответчике, — уточнила она. — Я их записывала сама. Вот почему полиции никак не удавалось засечь их. Я сама вставляла их в аппарат. Я все записала на телестудии. Джонсон предоставил мне свободный доступ к служебной аппаратуре. Он клеился ко мне, — снова причмокнула она.
— Но откуда тебе было известно, что Джонсон будет вечером в том доме?
— Я сама ему позвонила. Велела ему быть там. Я знала, что ради меня он готов на все.
— О черт, — тихо вырвалось у Миллера. — Но зачем столько убийств?
— Тебе этого никогда не понять, Фрэнк. Трудно поддаться очарованию смерти. Во мне это сидело с детства. Вначале это меня пугало, но потом я стала понимать смерть. Полюбила ее. Ее притягательную силу. Ее неизбежность. Отнять у кого-то жизнь — это, наверное, проявление величайшей власти, какая только возможна. Способность убить. В других это тоже было. Хей, Мануэль, Сатклифф, Нильсен. В них всех это было. Я тоже хотела ощутить эту силу и власть, пережить то, что переживали они, когда умерщвляли других. — Тут она остановилась и взглянула на труп Райкера. — Разве тебе не хотелось убить кого-нибудь? Видеть предсмертные судороги? Наблюдать за тем, как жертвы умирают? Только наблюдать, больше ничего. Эта жажда власти есть внутри каждого. В каждом есть частица личности, способная убить, но все это скрывают, таят от себя, загоняют в самую глубь сознания и делают вид, что этого не существует. Но это есть, и с этим ничего не поделаешь. Желание убить — иногда того, кого хорошо знаешь, — возникает у каждого человека. Сколько раз, поругавшись с кем-нибудь, ты готов был убить? Сколько людей, ненавидя своих родственников, желают им смерти? Сколько людей с радостью убили бы своих соседей, подвернись им такой случай? Когда ты обнаруживаешь, что кто-то зубоскалит за твоей спиной, разве у тебя не чешутся руки отомстить? Видишь, я права: это стремление живет во всех нас. Просто большинству стыдно признаться в этом, они не желают с этим мириться.
Миллер слушал Терри онемев, ни на миг не сводя с нее глаз. Их отделял друг от друга только бездыханный труп Райкера.
И нож все еще торчал в его сердце.
Словно ожидая, что кто-нибудь вытащит его.
— Я не могу вызвать полицию, Фрэнк, — сказала Терри. — Пока не могу.
— Ты хочешь убить меня? — спросил он.
Она усмехнулась.
— Когда ты ударил ножом Райкера, разве ты не испытал пьянящего чувства своей силы и власти? Ты отнял у него жизнь. Это ставит тебя на один уровень с Богом, Фрэнк, способным решать, кому жить, кому умереть.
Неожиданно выражение на ее лице сменилось жестокой решимостью, и в эту долю секунды Миллер заметил, как ее рука потянулась к ножу.
Он бросился на нее. Удар пришелся по лицу Терри. Она упала на спину, из разбитого носа потекла кровь. Она тихонько застонала, когда Миллер навалился на нее всем телом.
Терри горько усмехнулась, взглянув на него снизу вверх, и Миллер с яростным ревом нанес новый удар по ее окровавленному лицу, на этот раз свернув ей челюсть.
От второго удара она потеряла сознание.
Миллер сел на корточки. Он тяжело дышал. Боль в сломанной ключице не утихала, но он, казалось, забыл о боли. Все его внимание теперь было сосредоточено на Терри.
А раскачивавшееся над его головой тело наконец остановилось. Теперь оно лишь крутилось на веревке вокруг своей оси.
Когда приехала полиция, Миллер сидел в своей гостиной и пил. Он услышал стук в дверь, но сначала допил, что оставалось в его бокале, и лишь затем медленно встал.
По пути он переступил через труп Райкера. Труп уже окоченел, растекшаяся кровь загустела и превратилась в липкую темно-красную кашицу.
Миллер прикоснулся к своей сломанной ключице и поморщился от боли, потом, подождав секунду, открыл дверь.
Вошедший первым полицейский побледнел от страха, увидев труп Райкера на полу в луже загустевшей крови, но его начальник, шедший следом, заставил его посторониться. За ним следовали два санитара. Возвращаясь в гостиную, Миллер видел, как санитары подняли труп и положили его на носилки.
Миллер предложил полицейскому выпить, но тот отказался. Миллер бросил на него оценивающий взгляд. Полицейский выглядел таким же уставшим, каким ощущал себя и Миллер, и так же время от времени потирал глаза.
