более низкий голос – слов я не разобрала. Через длинную щель меж створок свет скользнул по каменным плитам крыльца и потек по черным ступеням.
– Она ждет, когда кончится дождь! – откликнулась леди, с которой я говорила.
– Впусти ее, – сказал глубокий голос, и в этот раз я все уловила. – В самом деле, Изумруд, ни следа от твоих хороших манер не осталось.
– Я пригласила, – капризным тоном сообщила Изумруд, спрятав голову назад в дом. – Она отказывается!
– Это вздор, – осадил ее кто-то внутри. – Ложь твоя за версту видна. – Похоже, все их общение давно уже протекало таким образом.
Двери отворились, и моим глазам предстали силуэты двух женщин в тусклом свете лампы, стоявшей на столе за их спинами. Одна ростом превосходила другую, но обе были обряжены в длинные, бесформенные платья-балахоны, и их головы поверх воротничков казались одинаково круглыми. Я очень хотела сбежать – но не могла, так как бежать, казалось, было некуда.
– Пожалуйста, входите немедленно, – изрекла леди повыше, – и позвольте нам снять с вас мокрую одежду.
– Заходите, прошу! – пропищала Изумруд полным лживого подобострастия тоном.
– Спасибо. Право, не так уж я и промокла…
– Все равно – идите сюда. Мы воспримем это как неучтивость, если вы откажетесь.
Очередной раскат грома подчеркнул непрактичность дальнейшего сопротивления. И да, будь это всего лишь сон, я давно бы уже проснулась.
Но это мог быть только сон, потому что у парадной двери я заметила две большие деревянные распорки, а справа от гостиной, скрытая в тени лампы, виднелась Охотничья комната. От трофейных голов зверей на стенах остались лишь убогие каркасы – опилки из-под дырявых шкур просыпались на пол и свалявшимися комками лежали на треснувших и неровно подогнанных плитках.
– Вы уж нас простите, – сказала высокая хозяйка дома, – без заботы домовладельца мы, как это ни печально, дошли до крайнего разорения. Не знаю даже, что бы мы делали, если б не наши собственные средства.
При этих словах Изумруд издала нервный кудахчущий звук. Подбежав поближе, она принялась ощупывать меня – ее шустрые пальцы напоминали пребывающие в суматошном движении паучьи лапки.
Ее высокая спутница закрыла дверь.
– А ну брось, – прикрикнула она на Изумруд своим глубоким и довольно скрипучим голосом. – Держи свои шаловливые ручонки при себе. – В свечении поднятой ею массивной масляной лампы ее волосы казались выцветшими добела. – Не обращайте внимания на мою сестру, – добавила она. – Нами так долго пренебрегали, что иные из нас почти одичали. Ну же, Изумруд, идем. – Толкая сестру вперед себя, седая хозяйка повела меня вглубь дома.
В Торжественной и Утренней комнатах свет лампы явил мне пряничную мебель с облупившейся позолотой, покоробившиеся семейные портреты в тяжелых рамах и обои в полоску, поникшие, как связка намокших, наполовину испустивших дух воздушных шаров. У двери Кантонской комнаты хозяйка повернулась ко мне:
– Позвольте познакомить вас с моими сестрами.
– Жду не дождусь, – ответила я, очень по-детски лукавя.
Леди слегка кивнула и двинулась вперед.
– Ступайте осторожно, – предупредила она. – В этом месте прогнили половицы.
Половицы в маленькой Кантонской комнате взаправду изрядно сдали, явно приютив в последние годы немало крыс. Шестеро женщин в сиянии грошовых свеч, поставленных в четыре изящных канделябра – такими они, оставшиеся, предстали моему взгляду. И теперь я могла, хоть и совершенно не хотела, взглянуть им в лица.
– Нас всех назвали в честь самоцветов, из которых мы родились, – произнесла леди. – Сестру Изумруд вы уже знаете. Я – Опал. А здесь, перед вами – Алмаз, Гранат, Жадеит и Хризолит. Милая старая леди – Сердолик, а красивое юное создание – Бирюза.
Они все разом поднялись на ноги. Во время церемонии представления эти женщины издавали странные негромкие звуки.
– Мы с Изумруд самые старшие, а Бирюза – младшенькая, само собой.
Изумруд стояла в углу передо мной, покачивая своей крашеной рыжей головой. В Длинной гостиной царил полный упадок. Паутина поблескивала в луче лампы, как стальная филигрань, и сестры, казалось, восседали в коконах из нее, на подушках из паутинки.
– Есть еще одна сестра, Топаз. Но она занята писательством.
– Ведет все наши дневники, – добавила Изумруд.
– Пишет летопись, – сказала Опал.
Повисла неловкая пауза.
– Давайте присядем, – сказала моя хозяйка. – Давайте поприветствуем нашу гостью.
Тихонько поскрипывая сочленениями, шесть дам опустились на свои прежние места. Изумруд и Опал остались стоять.
– Садись, Изумруд. Наша гостья займет мое кресло, ибо оно – самое лучшее.
– Не стоит, – воспротивилась я. – Я у вас долго не пробуду, простите. Уйду, как только этот дождь перестанет лить, – слабым голосом объяснила я.
– Я настаиваю, – твердо сказала леди-хозяйка.
Я уставилась на стул, куда она указывала. Обивка лопнула и прогнила, деревянные планки побелели и крошились, готовясь вскорости превратиться в ничто. Все остальные не сводили с меня своих круглых, отстраненных глаз.
– Нет, в самом деле, – сказала я, – спасибо, это очень мило с вашей стороны, но… мне нужно идти. – И все же окрестный лес и темное болото за ним, смутно видневшиеся вдали, едва ли пугали меньше, чем дом и его обитатели.
– Нам было бы что предложить, больше и лучше во всех отношениях, если бы не наш домовладелец. – Опал говорила с горечью, и мне показалось, что на всех лицах изменилось выражение. Изумруд вышла из своего угла и снова принялась ощупывать на мне одежду. Но на этот раз сестра не одернула ее, и когда я отошла, она шагнула за мной, как ни в чем не бывало продолжая делать свое странное дело.
– Она не справилась с самой простой обязанностью – беречь этот дом.
При слове «она» я не смогла удержаться от того, чтобы вздрогнуть. В тот же момент Изумруд крепко вцепилась в оборки моего платья.
– Но есть одно место, которое она не может испортить. Место, где мы развлекаемся на свой лад.
– Пожалуйста, – взмолилась я, – ни слова больше. Я ухожу.
Кукольная хватка сестры Изумруд ожесточилась.
– Это покои, где мы едим.
Все обращенные ко мне глаза загорелись новым, преобразующим, чуждым огнем.
– Лучше даже сказать, пируем.
Все шестеро снова начали подниматься из своих паутинных насестов.
– В те покои ей нет дороги.
Сестры захлопали в ладоши – словно зашелестели сухие листья.
– Там мы можем вести себя согласно истинной нашей природе.
Теперь они собрались вокруг меня ввосьмером. Я заметила, что Бирюза, на которую мне указали как на самую младшую, провела своим сухим заостренным язычком по верхней губе.
– Конечно, ничего такого, что не подобало бы леди…
– Конечно, – эхом откликнулась я.
– Но и леди может быть твердой, – добавила Изумруд, натягивая на мне платье. – Так наш папа говорил.
