назад, лишь единожды – когда отец, возомнив себя бывалым грибником, завел нас в самое сердце чащи. В тот раз я раз и навсегда изменила свое отношение к лесу. Добрых полтора часа мной владел самый неподдельный страх смерти – я никому о нем так и не рассказала, да и угас он почти сразу, как только мы вышли-таки из леса.
Я вытащила карту из глубокого кармана платья – и, лишь попытавшись рассмотреть ее, поняла, что до ночи рукой подать. Видимо, до настоящей минуты я невольно напрягала зрение, высматривая препятствия на дороге, и не осознавала, до чего сильно стемнело. Я сощурилась – и не увидела на карте никакого леса, никакой зеленой зоны. Колеблющаяся линия точек продвигалась по очерченной белизне к началу желтой дороги, где заканчивался окольный путь, – и только. Но я не стала торопиться с неразумными выводами, решив, что просто слишком сильно забрала в сторону. Карта была испещрена зелеными отметками в местах, где я не хотела бы находиться; и единственный вопрос заключался в том, в какой из этих многочисленных чащоб я сейчас пребываю. Я не могла придумать никакого способа выяснить это. Да, я практически заблудилась – и на сей раз не могла винить в том отца.
Путь, которому я доверилась, все еще тянулся впереди, пока еще не расплывчатый, и я продолжила идти по нему. По мере того как деревья вблизи становились выше и гуще, меня охватывал страх – не смерти, как в прошлый раз, а знания. Мне казалось, я уже понимала, что ждет меня впереди, или, вернее сказать, знала об одной малой, далеко не главной части того смутного и непостижимого целого, которое ждало меня впереди. Как бывает при таких обстоятельствах, я чувствовала, что мое тело почти не принадлежит мне. Если бы я зашла слишком далеко, то, пожалуй, могла бы стать кем-то другим.
Но произошло совсем не то, чего я ожидала. Впереди промелькнула вспышка света – сначала слева от меня, а затем, через краткий период черноты за деревьями, и справа. Я совсем не этого ожидала, но и новых надежд не обрела. Возможно, это блуждающий огонек – хотя раньше мне не приходилось их видеть, я знала, что они как-то связаны с болотами. Затем мне в голову пришла еще более прозаичная и поистине ободряющая мысль: это могли быть фары свернувшего за угол автомобиля. Такая разгадка казалась весьма вероятной, но моя тревога ничуть не убавилась.
Я побрела вперед, и свет, ставший чуть ярче, вновь промелькнул сквозь деревья, со всех сторон обступившие меня. Конечно, даже в такой безлюдной местности было не так уж невероятно увидеть вторую машину на том же самом повороте. Прошло еще какое-то время, и в мягком, но безотрадном сумраке зажглась третья вспышка, а за ней – четвертая. Звука двигателя не было слышно, и мне показалось, что это сверкание было слишком быстрым и мимолетным для любой машины.
И тут произошло то, чего я так долго ожидала, – внезапно я наткнулась на огромный квадратный дом. Я знала, что это произойдет, но все равно зрелище поразило меня в самое сердце.
Не каждый день видишь, как сон становится явью; хотя и напуганная, я смотрела во все глаза и заметила, что в окнах верхнего этажа не горят огни. Разумеется, сны, как и стихи, подразумевают определенную вольность; я, раз уж на то пошло, не видела дом сразу со всех четырех сторон, как в тот раз, когда он мне снился. Но именно это, возможно, и было хуже всего – ведь сейчас я, как ни крути, не спала.
Внезапно зеленовато-розовое сияние разлилось по окрестностям заросшего сорной травой, отверженного болота. Придав всему ирреальную окраску, оно затихло за деревьями справа от меня. Мелькающие огни объяснялись приближением шторма. Но эти огни были не похожи на обычные молнии, с которыми я сталкивалась, – эти были медленнее, бесшумнее, куда регулярнее.
Казалось, мне не оставалось ничего другого, кроме как спасаться оттуда бегством, но даже тогда не представлялось разумным бежать обратно в лес. В последних воспоминаниях о свете дня я начала пробираться по заброшенной лужайке через пожухлую траву высотой по колено. Все еще было видно, что лес, такой же непроглядный, как всегда, тянулся длинной линией слева от меня; я наугад пробиралась вдоль него, стараясь держаться как можно дальше от дома. Проходя мимо, я заметила большой портик, обращенный в ту же сторону, откуда я пришла. Держась на расстоянии, я прокралась вдоль серого восточного фасада с его двумя ярусами арочных окон – все они были закрыты, но одно-два оказались разбиты. Затем я добралась до южной лужайки, казавшейся шире северной – это было заметно даже в грозовом мраке, – но не менее разоренной. Рядом с ней, впереди и далеко вправо от меня, плотным кольцом выстроилась чаща. Если б тропинки не было видно, мое положение всяко стоило бы расценить как взаправду опасное – и, казалось, не было особых причин тропинке той быть: подход к дому обеспечивал путь, которым я пришла с болота.
По мере того как я продвигалась вперед, вся сцена преображалась: в одно мгновение небо наполнилось раскатами грома, а по земле захлестал проливной дождь. Я попыталась укрыться в лесу, но тут же запуталась среди лоз и побегов, вся истерзанная невидимыми копьями. Поняв, что буквально через минуту промокну насквозь, я рьяно продралась через мокрые сорняки к раскидистому портику.
Я переждала несколько минут перед большими дверями, глядя на молнии и слушая. Дождь отскакивал от земли, как если бы та отторгала воду. Старая трава дрожала от холода. Казалось маловероятным, что кто-то может жить в настолько темном доме; но внезапно я услышала, как одна из дверей позади меня со скрипом отворилась. Я обернулась. Темная голова высунулась из-за ставней – как кукла-Панч из балаганной будки.
– Ого, – протянул чей-то удивленный надтреснутый голос.
Я затравленно обернулась.
– Прошу, пустите меня переждать этот ливень!
– Внутри тебе не место.
Я отпрянула прочь, так далеко, что с края портика мне на затылок упала тяжелая капля. Гротескно-мелодраматичный, по округе пронесся громкий раскат грома.
– Я не планирую задерживаться! – вскричала я. – Как только буря утихнет, я уйду на все четыре стороны с превеликой охотой! – Я по-прежнему видела только круглую голову, торчавшую между створок.
– В давние времена мы часто принимали гостей. – Это заявление было сделано таким тоном, каким знатная леди из Челтенхэма заметила бы, что в детстве давала цыганам-попрошайкам милостыню. – Но сейчас я просто вышла посмотреть на грозу.
Вдруг из недр дома донесся другой,
