Покажи прямо на доме.
Я тоже встала, заинтересованная.
– Оставайся здесь, Лина. Долей воды в чайник и вскипяти.
– Но это мой дом! Я имею право знать.
На мамином лице появилось более знакомое выражение.
– Да, Лина, – сказала она. – У тебя есть это право. Но, пожалуйста, не сейчас. Прошу тебя.
Я улыбнулась ей и взяла чайник.
– Идем, Константин.
Я задержалась на кухне, чтобы мама не решила, будто я подслушиваю или хотя бы проявляю чрезмерное нетерпение – я ведь знала, что этим могу ее расстроить. Я никогда не стремилась выведать то, что она хотела утаить от меня, а услышав «всему свое время», не спрашивала, что это значит. Впрочем, мама с братом удалились ненадолго: чайник даже не успел заворчать, когда красивый мамин голос позвал меня обратно.
– Константин совершенно прав, – сказала она, когда я появилась за столом, – и я зря сомневалась в нем. Домик выстроен забавным образом. Но это же, право, такой пустяк.
Константин сидел, не прикасаясь к еде.
– Я рада, что ты хорошо учишься и узнаешь такие полезные вещи, – сказала мама. Она явно хотела сменить тему – и мы ее сменили.
Но как только мы остались одни, я, конечно же, насела на брата с расспросами, подозревая, что они с матерью что-то скрывают.
– Что случилось? – надавила я на него. – Что произошло, когда вы были с ней в той комнате?
– А ты как думаешь – что? – ответил Константин, желая, как мне показалось, чтобы мать вернулась. – Мама поняла, что я был прав. Ничего больше. В любом случае, какое это имеет значение?
Этот последний вопрос подтвердил все мои сомнения.
– Константин, – серьезно спросила я. – Я должна что-нибудь предпринять?
– Разве что этот дом сломать, – бросил он в ответ почти раздраженно.
Но, реши я даже последовать его совету, меня избавило от хлопот одно совершенно непредвиденное происшествие: в один прекрасный день, вернувшись домой, я обнаружила, что мой загадочный подарок на день рождения бесследно исчез.
Константин сидел в своем привычном углу, в этот раз изучая греческие парадигмы. Решив не отвлекать его разговорами, я направилась прямиком в главную гостевую. Стол из сосны, широкий и уже не такой блестящий, как когда-то, опустел. Место, где располагался прежде мой дом, отчетливо выделялось – но никаких следов его перемещения я не увидела: ни царапин на дереве, ни следов грузчиков, ни отвалившейся отделки. Будто злой джинн примчался, оседлав ветер, и унес его прочь.
Константин был неподдельно удивлен этой новостью. Но я ему не поверила.
– Ты знал, – сказала я.
– Конечно не знал. – Он все же догадался, в чем я его подозреваю. – Я не знал, – повторил он, и если я могла приврать по случаю, он всегда говорил только правду.
Собравшись с духом, я выпалила:
– Они что, сами это сделали?
Нахлынул неизбежный страх, но вместе с ним – и некоторое облегчение.
– Кто?
– Они.
Я напрашивалась на насмешку, но Константин проявил доброту. Он сказал:
– Я знаю, кто, по-моему, это сделал, но ты не должна подавать виду. Надо думать, это маминых рук дело.
Я не стала без пользы допытываться о том, насколько больше ему известно, чем мне.
– Но как? – только и спросила я.
Константин пожал плечами. Такова была одна из многих его привычек.
– Мама ушла с нами из дома сегодня утром и до сих пор не вернулась.
– Должно быть, она подговорила на это отца.
– Но здесь нет никаких следов.
– Отец мог обратиться за помощью.
Наступила пауза. И вдруг мой брат спросил:
– Ты сожалеешь?
– Немного, – откликнулась я. Брат, не по годам мудрый, оставил все как есть.
Вернувшись домой, мама сообщила, что отца так и не взяли на ту ночную работу в неведомой глуши, из-за чего нам, дабы обеспечить семье «финансовую подушку», ничего другого не оставалось, кроме как распродать кое-какие вещи.
– Надеюсь, ты простишь нас, – сказала она. – Мне вот пришлось расстаться с часами. Папа скоро вернется к чаю… – За ней я тоже не замечала привычки лгать; но только теперь я начинала понимать, насколько относительной и удобной может быть правда.
Стоит ли говорить, что размышляла я тогда не в этих терминах. Столь ясное понимание, вместе со всем, что оно позволяет приобрести – или потерять, – приходит куда позднее, если вообще приходит к человеку. Думаю, и так ясно, что все вышеизложенное здесь пропущено через мой «взрослый» опыт и лишь потому имеет хоть какую-то доказательную силу. Впрочем, едва ли я что-то доказываю. Было бы что. Все, что я могу сделать, – рассказать о событиях прошлого так, как мне кажется правильным сейчас.
Помню, я обиделась, когда мама сообщила мне новости. Она добавила, что ни за что не продала бы кукольный дом, если бы не заметила, что он мне уже не очень-то интересен, и пообещала, что, как только позволят финансы, взамен старого подарка мне купят что-то получше. Когда отец, фальшиво насвистывая и делая вид, что неудача с работой – пустяки, дело житейское, возвратился к ужину, я спросила, сколько он за него выручил.
– Чуть больше, чем отдал, – ответил он. – Так дела и делаются.
– И у кого он сейчас?
– Какая разница?
– Скажи ей, – вмешался Константин. – Лина имеет право знать.
– Молодой человек, – отрезал отец сухо, – ешьте и не встревайте в чужие дела.
Таким вот образом мой дом очень скоро оказался забыт, а снившиеся мне время от времени кошмары вернулись к прежним темам.
Итак, в 1921 году я два или три месяца владела игрушечным поместьем и время от времени видела во сне, как существа, которых я считала его обитателями, каким-то образом вторгаются в мой дом. Следующие тридцать лет можно проскочить относительно быстро – то было время, когда я мерялась силами с внешним миром.
Я умудрилась взаправду стать танцовщицей, и хотя вершины искусства, равно как и профессии, остались для меня недостижимыми, мне все же удалось держать себя несколько лет на плаву – не такое уж и скромное достижение. Я смогла отойти от дел после того, как вышла замуж. Мой супруг впервые пробудил во мне физическую страсть, но уменьшил и притупил многое другое. Он числился пропавшим без вести во время последней ошибочной войны. Ко мне он точно не вернулся. По крайней мере, я все еще скучаю по нему, но часто презираю себя за это.
Мой отец погиб в дорожно-транспортном происшествии, когда мне было пятнадцать – в тот самый день, когда француженка с бледным лицом, учившая меня танцевать, вручила мне выпускной диплом. После его смерти моя нежно любимая мама стала
