— Она просила передать, что сегодня любит тебя больше, чем вчера, а завтра будет любить еще больше, — добавил Бобби.
Они вновь обнялись, и теперь Томас обнимал Бобби за Джулию.
Клинт спросил, можно ли ему просмотреть последний альбом со стихотворениями-картинками. Взял альбом, пересек комнату, сел с ним в кресло Дерека, и правильно сделал, потому что в их комнате Дерека не было, Дерек ушел в комнату отдыха.
Бобби взял стул, который стоял у рабочего стола, поставил поближе к креслу, в котором сидел Томас. Сел, и они поговорили о ясном синем дне, о том, какой он красивый и какие яркие цветы растут за окном комнаты Томаса.
Какое-то время они говорили о всяком и разном, и Бобби говорил так забавно за исключением тех моментов, когда разговор переключался на Джулию. Вот тут Бобби изменялся. Он волновался о Джулии, Томас это видел. Когда Бобби начинал говорить о ней, его речь напоминала стихотворение в картинках. Он не говорил, что волнуется, но показывал всем своим видом, и Томас это чувствовал.
Томас тоже тревожился о Джулии, поэтому волнение Бобби только усилило его тревогу, заставило испугаться за нее.
— Мы по уши завязли в текущем расследовании, — сказал Бобби. — Поэтому никто из нас не сможет приехать к тебе до конца уикенда, а может, и до начала следующей недели.
— Хорошо, конечно, — ответил Томас, и тут что-то холодное принеслось неизвестно откуда и наполнило его до краев. Всякий раз, когда Бобби упоминал об этом новом расследовании, которое заказал ребенок, его стихотворение в картинках, выражающее тревогу, читалось очень даже легко.
Томас задался вопросом: а вдруг это то самое расследование, по ходу которого они должны встретиться с Плохим. И решил, что встреча эта состоится практически наверняка. Подумал, что должен рассказать Бобби о Плохом, но не знал, как это сделать. Что бы он ни сказал, со стороны покажется, что он — самый тупой тупица из тех, кто жил в Доме. Так что лучше подождать, пока опасность приблизится, а потом передать Бобби по ти-ви по-настоящему серьезное предупреждение, которое испугает его и заставит отправиться на поиски Плохого, чтобы при встрече тут же его застрелить. Бобби обязательно обратит внимание на ти-ви-предупреждение, потому что не будет знать, от кого оно поступило, не будет знать, что отправитель — тупой человек.
И Бобби умел стрелять, все частные детективы умели стрелять, потому что в большинстве дней в мире было плохо, неспокойно, и ты знал, что можешь встретиться с человеком, который попытается выстрелить в тебя, переехать на автомобиле, ударить ножом, задушить, сбросить с крыши, обставить все так, будто Ты-хотел- совершить-самоубийство, а раз уж большинство хороших людей не носили с собой оружие, то частным детективам, которые приглядывали за ними, приходилось метко стрелять.
Через какое-то время Бобби поднялся, чтобы уйти. Не в туалет, чтобы справить нужду, а на работу. Они вновь обнялись, потом Бобби и Клинт ушли, и Томас остался один.
Подошел к окну, выглянул. День выдался хорошим, лучше ночи. Но даже с солнцем, загнавшим большую часть темноты за край мира, даже с остатками темноты, которые прятались от солнца за деревьями и зданиями, в дне ощущалось что-то нехорошее. Потому что Плохой не ушел за край мира вместе с ночью. Он оставался где-то здесь, под синим небом, с которого ярко светило солнце. Томас это знал, точно знал.
Прошлой ночью, когда он слишком приблизился к Плохому и тот попытался его схватить, он очень испугался, обратился в бегство. У него создалось ощущение, что Плохой пытался выяснить, кто он и где находится, с тем чтобы прийти в Дом и съесть его, как поедал маленьких животных. Поэтому Томас принял решение больше не приближаться к Плохому, держаться от него подальше, но теперь не мог так поступить из-за Джулии и ребенка. Если Джулия и Бобби считали, что ребенка нужно нянчить, за ним нужно приглядывать, тогда и Томасу не оставалось ничего другого, как тоже тревожиться о ребенке: то, что важно для Джулии, было важно и для него.
Он устремился в день.
Плохой никуда не делся. Но находился далеко.
Он не стал приближаться к Плохому.
Потому что боялся.
Но понимал, что ради Джулии, ради Бобби, ради ребенка он должен подавить страх и приблизиться, чтобы постоянно знать, где находится Плохой и когда тот решит направиться к ним.
Джекки Джеккс прибыл в частное детективное агентство «Дакота-и-Дакота» во второй половине вторника, в десять минут пятого, через час после возвращения Бобби и Клинта, и, к неудовольствию Джулии, потратил еще полчаса на создание необходимой для работы атмосферы. Нашел, что в кабинете слишком светло, а потому закрыл жалюзи на окнах, хотя приближающиеся зимние сумерки и облачный фронт, наползающий с Тихого океана, уже «съели» немалую часть дневного света. Он поэкспериментировал с тремя настольными лампами, каждая из которых обеспечивала три разных накала, так что вариантов было множество. Наконец одну лампу оставил на семидесяти ваттах, вторую — на тридцати, третью просто выключил. Попросил Френка пересесть с дивана на один из стульев, решил, что толку от этого не будет, вытащил из-за стола большой стул Джулии, усадил Френка в него, еще четыре стула поставил перед ним полукругом.
Джулия подозревала, что у Джекки все получилось бы с открытыми жалюзи и со всеми включенными лампами. Но он был актером, а потому, даже находясь вне сцены, не мог обойтись без театральных эффектов. В последние годы фокусники отказались от вычурных сценических псевдонимов, вроде Великий Блекуэлл или Гарри Гудини, отдавая предпочтение тем, которые звучали как настоящие фамилии. Но Джекки придерживался давних традиций. Псевдоним Гудини скрывал Эриха Вайса, вот и Джекки окрестили Дейвидом Карвером. Поскольку фокусы у него были по большей части комические, при выборе псевдонима он постарался избежать чего-то загадочно-вычурного, ограничившись созвучными именем и фамилией. Фокусником он мечтал стать с юных лет. Если другие дети собирались выбрать профессию учителя, врача, торговца недвижимостью или автомеханика, то юного Дейви Карвера влекла сцена, на которой он видел себя кем-то вроде Джекки Джеккса. И теперь, с Божьей помощью, он реализовал свою мечту.
Хотя он только что отработал недельный контракт в Рено, а в Лас-Вегасе его ждали только в четверг, в офис Джекки пришел не в синих джинсах или в обычном костюме, а в наряде, который надевал во время выступлений: черный кожаный костюм с зелеными лацканами и манжетами пиджака, зеленая, в тон лацканам и манжетам, рубашка, черные кожаные туфли. Тридцати восьми лет от роду, ростом пять футов и восемь дюймов, худощавый, загорелый до черноты, волосы он красил в иссиня-черный цвет, а его неестественно белоснежные зубы, спасибо чудесам современной стоматологии, яростно сверкали.
