— Это хорошо. — Он отложил книгу, которую пытался читать (ужасную историю любви из римской жизни времен Нерона), и постарался, чтобы голос его звучал равнодушно. — Значит, у нас есть шанс прибыть в Константинополь раньше. «Мертвый путешествует быстро», — сказал Гете, но вряд ли быстрее Восточного экспресса. Даже если Чарльз покинул Вену другим поездом, у нас в запасе день. Вы сможете узнать, когда он появится в городе?
— Я… не знаю. — Антея — прекрасный призрак в платье из лилового шелка — теребила жемчужную пуговку своей перчатки. И Эшеру невольно вспомнилась та юная вампирша, соткавшаяся из лунного света возле больничной стены. Он желал ее тогда, он хотел ее. Нечто подобное происходило и сейчас.
— Я не знаю, что затевает этот Олюмсиз-бей, — спустя мгновение продолжала Антея. — Я посмотрела расписание. Перед главным вокзалом поезд останавливается на нескольких мелких станциях, и этот… Бей, Мастер… возможно, собирается встретить Чарльза на одной из них. Я нс знаю, насколько мне опасно появляться на главном вокзале. Может быть, Чарльз вообще въедет в город не на поезде. Он никогда не любил ни поездов, ни лондонских подземок. Да и сам город, его звуки, запахи… все будет иным, незнакомым. — Антея помолчала, пальцы ее оглаживали пурпурный плюш шторы, она по-прежнему смотрела в темное окно. Смотрела в ночь глазами ночи. — Даже Париж сильно отличается от Лондона, — наконец сказала она, словно говоря сама с собой. — В Лондоне я чувствую на расстоянии нескольких миль, что полисмен сегодня обходит район по новому маршруту. Я чувствовала Чарльза, где бы он ни находился… Вена и вовсе другая: хаос, игра без правил. Константинополь… — Антея покачала головой, но Эшер ощутил некую едва уловимую дрожь в ее голосе. То ли от страха, то ли от радости. — Странно… — Она произнесла это так тихо, что Эшер еле расслышал. — Я ведь должна бояться. Вне Лондона я — как улитка без раковины, кролик без норы. И все же я ощущаю восторг. Мост Александра в Париже — весь в огнях; музыка и запахи Вены… Я там была как пьяная, хотя знала, что могу погибнуть в любую секунду. Все было такое новое, такое удивительное. Не знаю, испытывали вы что-нибудь подобное?
Не с такой остротой, — сказал Эшер. — Никогда не был мертвым.
— Но ведь это и значит чувствовать себя живым, правда? — Антея обернулась; вынув стальную заколку, сняла шляпу и рассыпала по плечам черную вселенную своих волос.
Эшер кивнул, чувствуя, как очарование сменяется жалостью:
— Вы никогда не хотели быть вампиром, так?
Антея помедлила. Шляпу, похожую на темный букет, она все еще держала в руках.
— Так, — сказала она. — Обретенная острота и богатство ощущений… аромат кофе, цвет шелка… И запах крови, пота, человеческого страха. Да, конечно, никому из смертных этого не постичь, разве что младенцам. Но все, чего я хотела, это не разлучаться с Чарльзом. И вот однажды я этого достигла. — Губы ее покривились. «Бледные», — автоматически отметил Эшер. После того как Антея извлекла его из своего дорожного гроба, они еле успели на этот поезд.
— Я так понимаю, что люди становятся вампирами, лишь бы продлить свое существование. — Она медленно намотала на палец страусиное перо шляпы. В глаза не смотрела. — Но быть мертвым — значит… остановиться. Вот что с нами случилось. Мы не путешествуем, потому что это опасно. Мы прячемся в наши дома, усыпальницы, тайные убежища, потому что дневной сон неодолим. Мы замыкаем себя на сотни замков, мы пытаемся уберечь себя любой ценой. Мы делаемся мертвыми. Путешествие вроде этого… — Антея еще раз покачала головой. — Все новое опасно, ибо грозит смертью, но смерть — это необходимое условие жизни. Иногда мне кажется, что я больше никогда не вернусь в Лондон.
Эшер вспомнил Крамера. Из мальчишки бы вышел толк, будь у него тогда хоть один-единственный шанс.
Антея протянула руку Эшеру. Лицо ее было печальным и прекрасным. То, что хотела сделать в Венском лесу с Джеймсом та лунная девушка, эта женщина делала с сотнями мужчин в трущобах ночного Лондона. Они хотели ее, они желали ее, они сходили по ней с ума и сами шли к ней в руки. Вспомнился ему и жалобно кричащий Фэйрпорт, когда венские вампирши сдирали с него одежду и аккуратно надкусывали вены, чтобы полностью насладиться его отчаянием и ужасом… Фэйрпорт, всю жизнь желавший только одного — жить, как все нормальные люди…
Тем не менее Эшер подал Антее руку. Пальцы их встретились.
— Спасибо вам, что поехали со мной, — тихо сказала она. — Спасибо за то… что спасли меня.
* * *
Иногда мне кажется, что я больше никогда не вернусь в Лондон.
Стоя во тьме усыпальницы, Эшер чувствовал неодолимый ужас при мысли, что больше никогда не увидит Лидию.
Он часто думал о ней, сидя взаперти и слушая утреннее пение муэдзинов, неумолчные крики чаек или шепчуще-легкие шаги птенцов Мастера Константинополя в темных лабиринтах внизу. Иногда он развлекал себя мыслишкой, что, если уж ему суждено умереть в Доме Олеандров, то по крайней мере вокруг него в последний миг столпятся вампиры, а не родственнички, поссорившиеся из-за наследства на похоронах кузена…
Но мысли снова возвращались к Лидии. Семь лет. Их могло быть больше. Возможно, она последовала за ним в Вену, но не дальше. Ни Холивелл, ни полиция, ни даже австрийская контрразведка не могли проследить, как они с Антеей садились в поезд. Все произошло слишком неожиданно, слишком быстро… Стройная, прекрасная, как фея, упорно считающая себя дурнушкой… Ах, если бы увидеть ее хотя бы еще раз — перед смертью! И ничего больше не надо…
Внезапно ему пришло в голову: а что, если, пытаясь отыскать его следы в Вене, Лидия встретилась с Франсуазой?…
* * *
Окисляющиеся серебряные прутья тускло отражали желтенький огонек свечи. Эшер аккуратно установил ее на поперечину. Основание свечи он обернул вырванным из книги листом, чтобы не закапать пол воском, пока он будет орудовать бронзовой отмычкой. Ноябрьская ночь, завалы льда неподалеку, тишина и темнота. Руки не слушались от холода и страха. От запаха аммиака першило в горле.
Серебряные петли не скрипнули. Эшер шагнул в низкий коридор, залитый водой и усыпанный древесными опилками.
Зачем здесь лед? Исидро, помнится, говорил, что вампиры с возрастом начинают страдать от холода. Неужели только для того, чтобы создать неудобства старому врагу? Эшер очень бы хотел знать: если он снова освободит Эрнчестера, поможет тот ему бежать отсюда или же исчезнет, как в Вене, оставив его на милость Мастера?
Вторая дверь, как и подозревал Эшер, вела в тесную путаницу змеевиков, труб и резервуаров. Запах аммиака здесь был просто нестерпим. Желтый отсвет скользнул по буквам на ограждении: «Цванцигштейархундерт Абкулунггессельшафт».
