наоборот, понизил голос. Злость выдавали лишь краснота зрачков и длинные когти, украсившие аристократичные руки.
– Я не оставлю вас, мой король, мой император! Я буду рядом, дабы защищать и более не сомневаться.
Ян склонил голову, показывая, что сожалеет о недостойном поведении. Карл же угрюмо покачал головой и отошел к окну.
Фауст, решив отвлечь всех от словесного поединка, поинтересовался:
– От графини Кинских есть новости?
– Пока нет, но она в порядке, – заверил Вильгельм, и Карл удивленно повернулся к нему.
– Ты ей звонил?
– Писал. И она ответила, что скоро вернется. Буквально на днях.
Ян застыл, что-то внимательно читая на экране компьютера. Услышал, что все замолчали, и повернул экран к ним. Это была газетная статья о том, что в Богемию приезжает чиновник из Швейцарии и рядом его фотография. На ней запечатлен мужчина лет тридцати пяти, с серьезным бледным лицом: высокий лоб, прямой взгляд светло-карих глаз, острый хищный нос и тонкие губы, поджатые и изогнутые в намеке на улыбку.
– Поясни, – попросил Карл.
– Алан Берсе, один из вейтус, – ответил Вильгельм. – Остальные из старых управляют швейцарскими банками и не любят показываться на публике.
– Они сами нарушили свой же закон о том, что нельзя обращать представителей власти?
Карл зло разглядывал блондина на фотографии.
– Нет, мой друг. Он недавно занял этот пост, а обращен лет девятьсот назад.
– А самые первые из вампиров вам известны? Живут до сих пор?
– Нет, Дэниэль. Неизвестны, так как «швейцарцы» избавились от старейшин ради власти в упырском сообществе.
– Есть другие группы?
– Я не встречал, – усмехнулся Вильгельм. – Упыри не слишком уживаются друг с другом. Но посмотрите на нас, вот прямо перед вами небольшая, но группа.
Фауст что-то записал у себя в телефоне и поднялся. Всю последнюю неделю стояла жара, но Дэниэль носил одежды мрачных тонов: темно-зеленые брюки и серую рубашку с коротким рукавом. На запястье часы, на пальце – перстень Ордена. Его глаза, когда не светились желтым, были безмятежно светлыми и напоминали Карлу пражское небо.
– Хорошо. Давайте дадим графине еще сутки на возвращение, – вернулся он к Анете.
– Вы так говорите, словно бы знаете, где она, – с подозрением в голосе заметил Карл.
– Знаю. Орден отследил ее мобильный. Мы решили не вмешиваться, дав ей некоторое время для того, чтобы уговорить стаю влколаков.
– С чего вы взяли, что она нашла стаю?
– Предположил, – сухо ответил Дэниэль, показывая, что больше ничего об этом не скажет.
Карла удивлял Фауст. Было в нем что-то отталкивающее и притягательное одновременно. Ночами, вылавливая низших по городу, убивая обращенных и тех, кто уже успел поспать на кладбище, он слишком напоминал Роули: беспощадный, быстрый, наслаждающийся самим действом обрывания чужой жизни. Дэниэлю нравилась эта охота, нравилось отрывать головы, нравилось смотреть низшим в глаза перед тем, как убить. Карл видел возбуждение, которое прорывалось в Дэне, когда тот ослаблял контроль. А когда вновь обретал его, серо-синие глаза становились печальными и серьезными. Фауст вел войну не только с кровососами, но и с самим собой.
– Мэр добился закрытия всех пражских кладбищ. Это дает нам некоторое, пусть незначительное, но преимущество.
Фауст перевел взгляд на записи в металлических ячейках: в его глазах вспыхнуло любопытство и что-то еще, чего Карл не смог распознать.
– Позволите взять их и отсканировать для библиотеки Ордена? Они имеют огромное историческое значение, как и иную ценность – ведь записей про вампиров в Европе практически нет. Поверьте, я искал.
Тогда стало ясно, что же было во взгляде Дэниэля: так смотрят на сокровища. Карлу не хотелось вот так сразу отдавать то, что он думал, давно утрачено. Дело тут было не в жадности, а в том, что в новом мире у него не осталось ничего от прошлой жизни, а бумаги, собранные когда-то, хранили чувства и воспоминания о минувших днях. Очевидно, Фауст понял его колебания и кивнул.
– Возьму всего на сутки, потом – верну. Обещаю.
– Хорошо, – нехотя согласился Карл.
Auribus Teneo Lupum. [57]
Держу волка за уши.
«Пражский трдельник»
«Что произошло в больнице при университете?
Прагу снова потрясли ночные события. Группа неизвестных в масках проникла на территорию инфекционного отделения, в котором лежали больные новым вирусом бешенства. Видео с камер наблюдения показали, что всех до одного больных забрали с собой и увезли в неизвестном направлении. Все произошло быстро, охрана заведения не успела отреагировать, а полицейские прибыли на место преступления через несколько минут после того, как неизвестные покинули здание. Полиция объявила тревогу. Целую ночь не смолкали сирены, думаю, их протяжный вой машин с мигалками вы слышите до сих пор, что означает – преступники на свободе.
Поэтому будьте благоразумны и осторожны. Не гуляйте в одиночестве в общественных местах и следуйте рекомендациям полиции: минимум контактов, максимум домашнего режима.
Надеюсь, виновных найдут, и они будут наказаны, а людей вернут в целости.
Ваш Эл Вода».
Анета
В сумерках когтистая рука с гниющей кожей тянулась к ней, норовя схватить за горло. Энн попятилась, боясь увидеть владельца конечности. Ужас сковал все тело, Кинских подняла голову и посмотрела в глаза, полные крови.
Дергаясь от кошмарного сна, Энн приходила в себя рывками. Приоткрыв сонные глаза, она увидела привычный за последнюю неделю интерьер деревянного шале. Энн накрылась одеялом, пока память услужливо не подбросила ей последние события.
Праздник, бой с Луизой, ощущение, как Маркус сворачивает шею. Кинских резко подскочила на кровати, судорожно ощупала горло, а потом и все тело. На ней была домашняя одежда, только обувь валялась рядом с кроватью.
– Маркус, – хотела заорать она, но вышел только сиплый шепот. Энн закашлялась и попыталась еще раз: – Маркус!
Часто дыша и смаргивая слезы, она вышла на террасу, чувствуя, что он там. Маркус и правда сидел в кресле и смотрел на озеро. Ни слова не говоря, Энн встала перед ним и влепила пощечину, да так, что его голова мотнулась в сторону, а сам он чуть не свалился вместе с креслом на деревянный пол. Шварц выпрямился, смотря на озеро. Кожа на его щеке от удара стала багровой.
Кинских очень хотела наорать, выплеснуть злость и обиду, но вместо этого размахнулась и ударила еще раз. В последнее время едва она начинала доверять малознакомым мужчинам, как ее доверие сразу же предавали.
– Семь, Маркус! У меня осталось семь жизней! Зачем?
Шварц наконец перевел взгляд на Кинских. В нем не было злости, как и не было вины за содеянное.
– Извиняться не буду. Попрошу лишь выслушать.
