Хозяин вышел встречать меня на порог своего сильно напоминавшего шотландский пасторский дом жилища. Проводив меня в гостиную, он понимающе улыбнулся.
– Слыхал, вам не слишком повезло сегодня в лавке и на лесопилке.
– Нет, – ответствовал я. – Все оказались слишком заняты. А, может, просто испугались идти в лес за лагеря.
– Трусливая, суеверная деревенщина в большинстве своем! С тех пор как на лесопилку поплыли эти дохлые зверюшки, ведут себя, как старые бабы.
Варнум выразил свое отношение к теме презрительным взмахом руки и щедро плеснул мне «старого доброго колониального алкоголя», метко прозванного «Песий нос» – добавил в стакан теплого эля хорошую стопку джина. Вкус вышел жуткий, но я все равно проглотил это пойло, хотя бы из уважения к подобной попытке гостеприимства.
– Кстати, вы сегодня-то у пруда были? – поинтересовался он.
– Да, – сказал я, – и там снова полно зверья. Из тех, кто обычно близко к воде не подходит. Выглядит странно и даже немного зловеще.
– Сдается мне, мистер Грааль-из-Музея, – молвил Варнум с насмешливым удивлением, – что вы начинаете колебаться насчет этой вашей экспедиции в поисках индейского колдуна? Только не говорите мне, что парочка утонувших бурундуков испугала человека науки!
– Мой дорогой Варнум, – сказал я, немало уязвленный, – позвольте вас заверить, что мне случалось видать вещи и куда более зловещие, чем белки в пруду. В чем бы ни было дело, жернова науки перемелют и это зерно, уж будьте спокойны.
Варнум фыркнул и пригласил меня проследовать в столовую, где его антикварная экономка уже накрыла ужин. В меню был… вареный новоанглийский ужин, по-другому и не назовешь, еще более пресный, чем та безвкусная стряпня, которую поглощает Британия. Сражаясь с ним, я отпустил парочку комментариев относительно галереи портретов – по большей части в стиле американского примитивизма, – покрывавших стены комнаты. Варнум являл более чем поразительное сходство с первым из них, хотя ряд фамильных черт фигурировал и на всех остальных: маленькие глазки с тяжелыми веками, бессодержательный лоб, крупный нос и на удивление узенький и тонкогубый рот в тяжелых и чувственных челюстях.
– А, вы заметили сходство между стариной Престером и мной! – молвил Варнум, даже прервав ради этого процесс хищнического пожирания дымящейся пищи. – Настоящий повеса! Для представителя старой гвардии он, можно сказать, натурально прожигал жизнь. Вам бы стоило прочесть его дневники. Я их, ей-богу, покажу после ужина!
Он смахнул с пиджака кусочек капусты.
– Мне говорили, что я прямо-таки реинкарнация старины Престера. Но дальше внешнего сходства дело не пошло: у меня на баб времени нет. Слишком много всяких дел: лесопилка, городской совет, а теперь еще с этой лесной историей разбираться!
Меня, признаться, удивил такой недостаток интереса к женскому полу – я и сам, впрочем, ни с кем не имел отношений… после той хорошенькой, но вздорной ботанички еще в Гарварде, которая, спору нет, была совершенно очаровательна… пока ее квартирка, битком набитая плотоядными растениями, не вымотала мне все нервы. Варнумова же холодность, решил я, была просто еще одним симптомом всепоглощающей амбициозности, каковой и объяснялись все его надменные замашки.
Мы восстали из останков трапезы и вернулись в гостиную, дабы насладиться сигарами и дневником почтенного Престера Варнума. Хозяин извинился и вышел, чтобы принести его, переадресовав меня перед отбытием к бару с напитками. Я послушно обследовал унылую шеренгу американской «огненной воды», совершенно не годящейся для цивилизованной глотки. Боевой дух у меня, разумеется, упал, но тут я обнаружил в дальнем углу початую фляжку куантро. Сахар на горлышке за годы неупотребления успел превратиться в нерушимую печать – Варнум со всей очевидностью был не любитель чудесного напитка. Я сумел, наконец, скрутить крышку и нацедить себе в стакан на палец, когда он вернулся с несколькими переплетенными в телячью кожу «октаво».
Перво-наперво он вознамерился ознакомить меня с амурными похождениями своего славного предка. Никакого особого интереса они не представляли – обычное эгоманиакальное блеянье безо всякой литературной или исторической ценности. Куда любопытнее мне показалась история исчезновения племени массакват – первопричиной которого и явился наш достойный Престер Варнум собственной персоной. Его мелкий и тесный почерк хладнокровно живописал трагедию целого народа.
Весною 1657 года Престер Варнум в сопровождении проводника-мохеганина по имени Мамтунк пошел от деревеньки Данстебл на север вдоль берега Пенаубскета. Целью его был поиск пригодных для лесопильного предприятия сосен. По дороге они наткнулись на женщину из племени массакват. Отбросив ради насилия весь свой непримиримый кальвинизм, Престер сполна ею насладился; на предупреждения Мамтунка, что Данстеблу из-за этого могут грозить неприятности со стороны массакватов, он никакого внимания не обратил. Женщина потом от них сбежала и с позором возвратилась к своему племени.
Вскоре после этого Престера свалила в лесу лихорадка; верный мохеганин дотащил его обратно в Данстебл на волокуше. Когда они прибыли, городок был охвачен второй со времени его основания девять лет назад вспышкой морового поветрия. Хуже того, дружественный дикарь сообщил жителям, что колонист изнасиловал жену Паукватога, шамана массакватов, и теперь племя готовится к войне. В то черное лето Данстебл только тем и занимался, что хоронил мертвых и готовился к атаке индейцев. Оспа унесла больше трети поселенцев, включая и самого Мамтунка. Престер Варнум, однако, выздоровел и был уже на ногах, когда стало известно, что все массакваты до одного вымерли от неизвестной белой заразы, принесенной в племя женой Паукватога. Кроме этой новости вестник доставил еще и слух о проклятии, которое наложил на насильника шаман: он предрек, что род, произведший на свет эту презренную тварь, прервется самым ужасным образом и в точности так, как вымерли массакваты. Престер, разумеется, заявил, что все это предрассудки, и действительно умер мирно, во сне, на семьдесят третьем году жизни, оставив немалое потомство. О, его было кому оплакивать, что в Данстебле, что в близлежащих индейских становищах!
Я закрыл тетрадь и медленно выдохнул. Рассказ о бессмысленной гибели массакватов меня изрядно расстроил. Вспышка спички, от которой хозяин прикурил свою потухшую сигару, а потом гостеприимно протянул мне, вернула меня в мир живых.
Варнум многозначительно откашлялся. Пока я блуждал в воспоминаниях его пращура, потомку не терпелось поделиться какой-то идеей.
