— Так я и думал. Поживешь здесь — насмотришься странностей похитрее, чем эта. Только не давай им терзать свою душу. Здесь и не такое увидишь. Такой вот он, Шэдоуз-Фолл.
Старик кивнул, попрощался и ушел. Остальные из кучки наблюдавших тоже расходились кто куда, тихо и спокойно переговариваясь: все выглядело так буднично… Харт вновь задрал голову — малинового самолетика в небе уже не было. Он медленно побрел дальше, бешено стучавшее сердце только-только начинало успокаиваться.
Харт свернул за угол… и неожиданно для себя оказался на улице Парижа. Он узнал стиль этого города, и язык, и кафе на тротуарах. Никто на него не обращал внимания, хотя он с глупым видом таращился по сторонам, как это делает большинство туристов. Свернув еще раз, он попал в средневековую Европу. По грязной улице беспорядочно сновали животные и люди, последние так галдели все в один голос, что воздух казался плотным от звуков. Ни одного конкретного языка Харт был не в состоянии распознать. Кое-кто подозрительно косился на Харта, когда он проходил мимо, но большинство вежливо кивали. С трудом протащившись по густой грязи до перекрестка, он оставил прошлое за спиной.
Харт миновал дюжину моментов истории, различные места с различными стилями и языками, попадал из дня в ночь и из ночи в день, и всюду, где он проходил, люди улыбались ему, будто спрашивая: «Изумительно, не правда ли? И как забавно!» А Харт кивал, улыбаясь в ответ: «Вы правы, это изумительно!» И почти тут же перенесся в свой мир — мир машин, светофоров и рок-н-ролла, рвущегося из переносных магнитол на плечах подростков. Он шел дальше, но улицы уже не меняли стиля, и он не знал, рад он этому или разочарован.
Придя в парк, Харт присел на деревянную скамейку дать отдых голове и ногам. Двое детишек в футболках с черепашками-ниндзя бросали мяч своей собаке, огромной лохматой зверюге неопределенной породы, с трудом понимавшей правила навязываемой ей игры. Всякий раз она то кидалась в погоню за мячом, то оставалась сидеть, глядя на мальчишек, словно силясь сказать: «Сами бросили мяч — сами за ним и бегите». Собака посмотрела на Харта светлыми смеющимися глазами, вывалив наружу язык. Харт решил, что собака его идентифицировала, Шэдоуз-Фолл играл с ним в игру, и Джеймс не был уверен, хочет ли он принимать ее или нет.
Харт неспешно огляделся, изучая глазами парк. Тот казался дразняще знакомым, как слово на кончике языка, пытающееся ускользнуть и в то же время готовое вот-вот сорваться. Взгляд споткнулся об огромный каменный кенотаф [4]в центре парка, и Харт почувствовал внезапное возбуждение почти проснувшегося узнавания. Гробница казалась суровой и нерушимой: массивный единый блок из камня на пьедестале с буквами, вытравленными по фронтону. Поднявшись со скамьи, Харт подошел взглянуть поближе. Надпись оказалась на латыни — языке, с которым Харт был едва знаком, но слово «Tempus» он все же знал; оно красовалось над изящным резным барельефом Дедушки-Времени. Он был выполнен во весь рост, с длинной бородой, в одной руке коса, в другой — песочные часы.
— Похоже, вы заблудились? — раздался за спиной голос, и Харт, резко обернувшись, очутился лицом к лицу с мужчиной приблизительно его возраста, высоким и темноволосым, с дружеской улыбкой и рассеянным взглядом. — Меня зовут Леонард Эш. Могу я вам помочь чем-нибудь?
— Даже не знаю, — осторожно проговорил Харт. — Возможно, да. Меня зовут Джеймс Харт. Родился здесь, но в детстве меня отсюда увезли. Вернулся сюда впервые. И ничего здесь не узнаю.
— Неудивительно, — сказал Эш. — Просто Шэдоуз-Фолл некоторым образом настраивает вашу память, когда вы покидаете его. Ничего субъективного. Это своеобразный защитный механизм города. Поживете здесь немного, и все воспоминания вернутся. Лучше держите покрепче шляпу, Джеймс: дорожка у вас будет не гладкой.
— Благодарю, — ответил Харт. — Звучит обнадеживающе. Послушайте, что это за чертовски странное место? Я тут уже столько всего насмотрелся…
— То ли еще будет. Шэдоуз-Фолл — настоящий магнит для странного и удивительного. Не говоря уж о противоестественном. Именно этим город привлекает людей со всего света. Это обитель волшебства и фортуны, Джеймс. Здесь начинаются и заканчиваются все сказки. Здесь можно отыскать что угодно и кого угодно. Если они захотят, чтобы их нашли.
— Послушайте, — чуть запальчиво сказал Харт, — день такой жаркий, и я проделал большой путь. Прежде чем вы окончательно свихнете мне мозги, подскажите, есть ли где поблизости место, где можно выпить чего-нибудь прохладительного и перекусить?
— О да, — улыбнулся Эш. — Сам-то я с некоторых пор не замечаю таких неудобств, как жара и тому подобное… Пойдемте, сразу за углом приличный бар, если он опять не переехал.
Леонард развернулся и зашагал прочь, не оглянувшись, идет за ним Харт или нет. А Харт медленно покачал головой и поспешил следом. Раз других добровольцев нет, Эш пригодится для ответов на его вопросы, даже если в них не так много смысла.
— А этот кенотаф, — сказал он, поравнявшись с Эшем — Чья это гробница? В честь кого ее воздвигли?
— Вы о Саркофаге? Это памятник Дедушке-Времени. Его смерть и возрождение празднуется здесь, у Саркофага, в конце каждого года.
— Дедушка-Время… — проговорил Харт.
— Верно. Вот уж если кого можно было бы назвать ответственным за все происходящее здесь, так только его. Он символ течения времени и смены времен года, рождения и смерти. И это делает Дедушку самым могущественным жителем Шэдоуз-Фолла, хотя сам он предпочитает, чтобы его не вмешивали без самой крайней нужды. Он, по сути, третейский судья, обязывающий всех и каждого подчиняться законам. Разумеется, Шэдоуз-Фолл сам по себе больше тяготеет к хаосу, но всегда можно быть уверенным в том, что Время все поставит на свои места. Он занимательный старикан: если хотите, могу вас сводить к нему как-нибудь.
Харт взглянул на спутника:
— Не могли бы вы рассказать мне все это заново чуть попозже? Я едва держусь на ногах…
— Простите, — дружелюбно рассмеялся Эш. — Вам малость не повезло: вы объявились в довольно непростом месте, требующем стольких объяснений, что голова наверняка пойдет кругом. Лучший способ — принимать все как должное. Держите ухо востро, глаза — нараспашку и будьте всегда настороже. Все прояснится, когда поживете здесь немного. Или почти прояснится. Это ведь Шэдоуз-Фолл. Здесь все по-другому.
Оставив позади парк, они отправились по улице, казавшейся на первый взгляд обнадеживающе нормальной — до тех пор, пока Харт случайно не заметил горгулью. Та сидела высоко на фасаде здания и как бы невзначай шлифовала напильником свои зубы. Кое-кто из прохожих кивал Эшу, и тот рассеянно улыбался в ответ.
— А почему каждый раз меняется эпоха? — наконец заговорил Харт, внимательно вглядываясь в приближающийся перекресток. — Начинаешь переходить улицу в одном столетии, а заканчиваешь в другом.
— Время здесь относительно, — легко отвечал Эш. — Только не спрашивайте меня, относительно чего. По сути, люди и пространства заканчивают здесь свой путь, потому что они — часть этого города, и, естественно, те, что жили когда-то в одну эпоху, предпочитают держаться вместе. Оттого-то и соседствуют кварталы: в одном — электричество и канализация, а в соседнем — грязь и нищета средневековья со всеми его скрытыми и явными напастями. Кстати, держитесь в темное время суток подальше от парка: можно наткнуться на динозавров. Ну как, что-нибудь вспоминается ?
— Нет, — покачал головой Харт. — Врать не буду — ничего. Сейчас не могу думать ни о чем, кроме выпивки. До бара еще далеко?
— Почти пришли, — сказал Эш. — Вам там понравится, отдохнете… Джеймс Харт, Джеймс Харт… А знаете, чем больше я думаю о вашем имени, тем более знакомым оно мне кажется. Наверное, это будет звучать смешно, но когда-то в детстве мы были друзьями. Да-да, ничего удивительного. В этом городе подобные совпадения случаются очень часто… Ну, вот мы и пришли.
