Люди ринулись к дверям, и толпа превратилась в стадо. Настроение Квинси тут же упало. Ему безумно хотелось посмотреть на Басараба, но за душой не было ни единого лишнего франка. Денег, которые выделял ему отец, еле-еле хватало на текущие расходы — по замыслу Джонатана Харкера, это должно было удержать Квинси от «легкомысленных» трат. Вот досада! Ну что за жизнь без театра?
Квинси пересчитал монетки, вырученные за сегодняшнее представление. Он еще молод и потому готов рискнуть — даже если придется залезть в суточные и потратить все до последнего франка, даже зная, что за этим неизбежно последует отцовский гнев. Завтра вечером он во что бы то ни стало посетит первое выступление Басараба в театре «Одеон».
Однажды Сьюард уже пересекал эти воды — тридцать лет назад и при свете дня. Сейчас, проделав на телеге путешествие из Марселя в Антиб и «позаимствовав» там лодку, он входил в гавань Виллефранш-сюр-мер.
Нужно было как можно скорее попасть в Париж. Даже если бы денег на билет и хватало, поезд отбывал из Марселя в десять утра и прибывал в столицу лишь в одиннадцать вечера. Ему же во что бы то ни стало требовалось добраться до театра «Одеон» не позднее восьми.
Привязав лодку, он неверной походкой двинулся по деревянному причалу; ноги не сразу приноровились к отсутствию качки. При виде старинной больницы, Лазарета, лицо Сьюарда прояснилось. Давным-давно, молодым, идеалистически настроенным врачом ему довелось участвовать здесь в исследованиях, финансированных французским правительством — бок о бок с такими светилами науки, как Чарльз Дарвин. Тогда ученые задались целью найти соответствие между поведением животных — шимпанзе, крыс и мышей — и людей, надеясь тем самым еще больше укрепить позиции эволюционной теории Дарвина. Сьюарда невероятно увлекли те один-два процента подопытных животных, действия которых подпадали под категорию аномальных. Что лежит в основе аномалий? Можно ли исправить аномальное поведение? Сьюард улыбнулся, припомнив, как прогуливался вместе с другими учеными по берегу моря, как они тогда спорили, как ставили под вопрос архаические взгляды церкви с ее креационизмом.[13] Исследования приобрели столь противоречивый характер, что в конечном счете правительство решило свернуть работу, а здание отдать под океаническую лабораторию. Чтобы избежать протестов, всем ученым выделили денежные компенсации. На эти средства Сьюард и приобрел психиатрическую клинику в Уитби.
Доктор поднимался на холм, пролегавший к гавани. Обозревая очертания приморского городка, едва ли изменившиеся за все эти годы, он вспоминал о революционных изысканиях, которые проводил в случае P.M. Ренфилда. Сьюард поставил этому больному редкий психиатрический диагноз — зоофагию, или «пожирание живого». Всю сознательную взрослую жизнь мистер Ренфилд считался «нормальным» человеком, что делало его идеальным объектом для исследований.
— Ренфилд, — пробормотал доктор. Сколько надежд всколыхнулось в его душе, когда Ренфилда поместили в лечебницу Уитби. Из многообещающего адвоката этот больной деградировал до маньяка, пожирающего насекомых и несущего бессвязный бред. Излечив Ренфилда, Сьюард доказал бы, что умственный недуг был заболеванием, а не наследственным состоянием; это открытие, в свою очередь, подтвердило бы юношеские теории доктора и еще больше укрепило бы догадку Дарвина, что все млекопитающие произошли от общего предка. Увы, бедняге Ренфилду — злополучной пешке, преждевременно исчезнувшей с игровой доски, — суждено было стать лишь очередным пополнением в долгой череде неудач доктора Сьюарда.
Недалеко от гавани жил старинный друг Сьюарда, Анри Сейме, с которым он познакомился на излете столетия, только что лишившись всего — лечебницы, врачебной практики, семьи. В последний раз их пути пересеклись четыре года назад, близ города Ле-Ман, где свершилось невероятное историческое событие: братья Райт с успехом продемонстрировали Европе летающую машину. В общей сложности все полеты продлились не более двух минут, но с них началась новая эпоха. Сьюарду оставалось лишь изумленно качать головой, пока мир вокруг него стремительно менялся. Возможно, местная железнодорожная система уже порядком устарела, но в гонку за небо французы вкладывались сполна.
На доктора навалилась усталость, вызванная нехваткой наркотика, напомнили о себе ушибы и порезы, полученные от неудачного падения с крыши виллы. Собравшись с силами, он поборол искушение употребить новую дозу: в предстоящей битве ему потребуется вся живость ума.
С вершины холма ему открылось знакомое зрелище — ферма Анри, притулившаяся к предгорьям Альп. Место, где когда-то располагался пышный виноградник, теперь было распахано под взлетно-посадочную полосу. В амбаре вместо скота разместились аэропланы и мастерская. Флюгер на крыше амбара заменила радиотелеграфная вышка.
На кухне Анри вспыхнул свет.
«Слава Богу, мой друг дома».
— Джек Сьюард! — На пороге скромного фермерского домика возник Анри Сейме. — Ты один? Mon dieu,[14] что с твоей рукой?
— Bonsoir,[15] Анри, — откликнулся Сьюард. Опустив глаза, он увидел, что платок на руке набух от крови. — Знаю, время позднее, но…
От его взгляда не ускользнуло, что Анри почти не изменился. Разве что усы подросли. Это была последняя мысль, промелькнувшая в мозгу доктора, прежде чем усталость взяла над ним верх, и он потерял сознание.
Когда Сьюард очнулся, в глаза ему бил дневной свет. Тело покрывала испарина. Сфокусировав взгляд на руке, он увидел на ней свежие бинты. Нужно добраться до театра. Доктор вскочил с постели и, пошатываясь, вышел из комнаты.
— Анри! Сколько я…
Ввалившись на кухню, он тут же оказался в обществе Анри, его жены и троих детей, которые со времени его последнего визита заметно подросли. Завидев гостя, они захихикали: вид у Сьюарда был сейчас не самый представительный. К лицу тут же хлынула краска.
— Regardez,[16] Аделина, — усмехнулся Анри. — Восстал-таки из мертвых.
— Мне срочно нужно в Париж, — запинаясь, проговорил Сьюард. Все его тело уже сотрясали симптомы наркотического похмелья. Он молился, чтобы Анри усмотрел в этом обычное изнеможение.
— Ты хочешь лететь в Париж?
— Я знаю, что до самого Парижа не получится — настолько близко, сколько по силам твоему аэроплану… может быть, до Лиона.
— По-моему, ты сам не понимаешь, чего просишь. Но я всегда говорил, что все сделаю для друга, если он в беде. Вот только сначала ты поживешь у нас несколько дней, придешь в себя. Прошлой ночью ты нас напугал.
