ранение. – Когда доберемся до Рима, я пополню стражу.
Солнце ослепляло, делая горы лишь очертаниями, мрачными потусторонними тенями, случайно забредшими на бренную землю. Пот заливал глаза, и Карл постоянно вытирал лоб, но латы снимать не рискнул. Рана под повязкой тянула ноющей болью, заставляя тело дрожать от напряжения.
Узкая тропа вилась среди гор, все время уходя вверх. Отряд шел цепочкой, один за другим. Вильгельм ехал впереди, то и дело оглядываясь. На привале Карл приказал собрать трав и сделать отвар. Мать еще маленьким его научила, как позаботиться о себе, если рядом не окажется нянь и слуг, а хворь завладеет телом. Обезболивающее горячей волной прокатилось по внутренностям, снимая ломоту, жар и усталость. Хмурый Вильгельм осторожно перевязал рану, а когда закончил, то показал Карлу бинты, пропитанные желтым гноем.
– Копье было отравлено. Тебе нужно к лекарю.
– Я знаю, – отмахнулся Карл. – Сегодня останемся в горной хижине: судя по карте, до нее где-то час пути, а на рассвете доберемся без привалов до самого Рима.
Так они и сделали. Ночью Карл бредил, ему казалось, что над ним склонился Вильгельм, гладил его по щеке и шептал, что дал бы свою кровь, но опасается, что тогда святая земля Ватикана может не пустить Карла к Папе. Злым, еле слышным голосом друг обещал подарить ему здоровье, молодость и неуязвимость, так необходимые будущему императору.
Следующий день, чтобы не думать о ранении и боли, которую оно вызывало, Карл поделился планами:
– Я пишу законник, золотую буллу [58], которая станет первым полным юридическим документом Империи. Благодаря ей Чехия будет поставлена в исключительное положение: никто не сможет вмешиваться в престолонаследие при прекращении династии, князья других стран не смогут приобретать земли Богемии. Упраздню наследственные должности при дворе, а власть я распределю среди верных мне семи курфюрстов.
Они добрались, и Вильгельм, проследив, чтобы охрана Карла пополнилась еще десятком воинов, наотрез отказался нанести визит Его Святейшеству, ссылаясь на срочные дела в Риме. Карл спокойно отпустил его, хотя был бы рад присутствию Вильгельма подле себя в такой важный момент. Рану осмотрел местный лекарь и выдал тот же обезболивающий отвар в пузырьках, пообещав изготовить противоядие как можно скорее.
Папа Римский специально прибыл из своей резиденции в Авиньоне, чтобы помазать освященным елеем его голову и сердце. Многие не знали, но именно это действие и превратило его в императора, а не торжественное возложение короны на голову.
Свита уже ждала в Риме, обеспечивая Карлу торжественный въезд в сердце католической веры. Получив аудиенцию и обсудив само действо, он покинул священные стены. Выйдя за пределы Ватикана, Карл наткнулся на поджидающего его Вильгельма. Друг облегченно выдохнул и лукаво спросил:
– Можно поздравлять?
– Да, но не сейчас. Это было первое одобрение и дозволение официально короноваться в Латеранском соборе Рима.
– Когда?
– Сегодня, едва наступит ночь. Это лишь формальность – все необходимые документы у меня уже подписаны. Проведем обряд и отправимся в обратный путь.
Выпив противоядие, Карл не почувствовал себя лучше и держался лишь на одном упрямстве. На церемонии помазания собрались важные церковные и государственные деятели, поддерживающие становление новой власти.
Играл орган, проникая мелодией в самую душу. Карл стоял перед каменным алтарем в длинной рубашке. Папа Римский был рядом, на коленях перед алтарем, молясь за него. Затем Папа поднялся и освятил короля, прочертив маслом кресты на его лице и теле, обязуя Карла защищать и распространять христианство. Люксембургский должен был испытывать радость и трепет, но боль от ранения вытеснила все эмоции.
Громко читая Священное Писание на латыни, папа надел императору новую имперскую корону из листового золота, знаменующую нерушимый союз церкви и государства.
Карл опустился на колени и произнес клятву верности церкви, окончание которой утонуло в молитвах присутствующих на помазании людей. После главной церемонии во все королевства были посланы гонцы с вестью о новом императоре Священной Римской империи.
Посовещавшись с поданными, возвращаться в Богемию решили таким же способом: два отряда, один из которых скрывал нового императора и чешского короля. Ночью, едва выступив в обратный путь, Люксембургский упал без чувств в крепкие руки Вильгельма.
Он бредил, потому что слышал голос друга, который звал его, а потом говорил нечто странное:
– Дьявол! Карл, я не хочу обращать тебя так, без выбора, – в его голосе слышалась невыразимая мука. – Я боюсь, это разрушит нашу дружбу. Как мне быть? Как? Ну почему ты не захотел повернуть назад и залечить рану?
Вильгельм погладил ледяными пальцами его лоб.
– Прости, я не могу тебя потерять. Я так хотел преподнести тебе право жить вечно как дар, но оказалось, освобожу тебя из лап ранней смерти подло и не спрашивая дозволения.
Карл долго находился в темноте, а потом резкая боль взорвала его тело. Он горел, потом мерз, его плоть разрывали на куски, тянули за мышцы, отделяя их от костей, а потом снова наматывая на них. Он стонал, он умолял, чтобы боль прекратилась, он просил, чтобы его убили, но пытка все длилась, свивая время в бесконечные круги боли. Карл беззвучно кричал, но из его горла вырывался только мертвый воздух. Тело менялось, менялось восприятие. Сквозь агонию Карл чувствовал невыносимый и манящий аромат чужой крови.
Из мрака он слышал чей-то знакомый голос, уверяющий, что боль скоро уйдет. Так и произошло. Карл открыл глаза. Он лежал в хижине. Что-то изменилось в нем. Зрение стало в сотни раз острее – он различил паука в темном углу крыши. Карл слышал, как тот сучит лапами, ползя по свитой серебристой паутине. Он принюхался, чувствуя аромат костра перед хижиной, пота от воинов, земляного пола под лежанкой и еще одного – сладкого запаха родниковой воды и снега. Только аромат источал человек, а не природа. Вильгельм. Карл пошевелился. Горло пронзила боль и жажда. Он рывком вскочил и потянулся к кувшину с водой. Опрокинул тот в себя, но не смог заглушить ни жажду, ни боль. Дверь распахнулась и тут же закрылась.
– Приляг.
Друг отвел его к лежанке, где Карла вырвало водой. Лицо Вильгельма приобрело небывалую четкость. Он видел его идеальную кожу, его бледность и находил их привлекательными.
– Я сейчас приведу стражника. Делай, как я скажу, и тебе станет легче.
– Что? Мне нужно на воздух.
– Нет, не выходи!
Карл, махнув рукой, чтобы Вильгельм отстал, пошел к двери. Едва приоткрытая створка пропустила солнечный свет, как кисть обожгло, и она начала обугливаться, словно бы он сунул руку в костер.
Дверь с грохотом захлопнули.
– Я же просил не выходить!
Вильгельм закрыл
