Не ожидал гостей: суровые цифры местного расписания предусматривает обед ровно в полдень. Занавес поднимается с живописными красотами металлического скрипа, жадная публика предвкушает появление на сцене конферансье. Ба, чёрные волосы, почти скрыты глупой шапкой, бледное, вечно хмурое лицо. Узнаю тебя, Кейт.
— Неужто ко мне, проказа? Что ещё тебе надо от грязного убийцы с пыльных дорог?
— Хочу поговорить.
— Неожиданно, — я опустил ноги со скамьи, — Как тебе должны были надоесть стражи порядка, чтобы тебя понесло говорить со мной. Быть может, потолкуешь с Алиес? Уверен, стукнули её несильно, так что скоро очнётся.
Черноволосая привычным жестом скрыла руки в карманах, а оглядывая валяющуюся без сознания мутантку брезгливо дёрнула губой.
— Есть новости — вернулось её внимание ко мне.
— Нож мне под глаз! Столько лет чихал на все эти новости, слухи, сплетни! Как я жил до этого?
— Это касается ретрансляции.
— Ах, ретрансляции! Вот ведь я дурень кривляющийся, это же касается ретрансляции!
— Я могу уйти, — бросила небрежную угрозу Кейт.
— А могла и не приходить, — вскочил я на ноги и приблизился к прутьям. — Хватит строить эти карусели, говори, что хотела.
Посмотрим, оправдаются ли мои ожидания, если они, конечно же, мои…
— Ты закончишь дело, это и решит судьбу Алиес.
— Так она не созналась? — спародировал я тупое изумление, — То-то я смотрю, она не в петле висит. Что ж, а если я забьюсь в угол и пошлю всех?
— Будешь сидеть в своём углу долго, — с сарказмом ответила Кейт.
— А иначе меня выпустят?
Задумчивый взгляд в потолок и пожимание плечами мне как ответ не нравятся, поскольку ничего абсолютно не говорят. Но я хорошего не жду. Чёрт, почему я здесь только вторые сутки, а уже всё ненавижу…
Хм, а чего это Шапка не уходит?
— Я похож на обезьянку в вольере? Тогда бананов мне, что ли, покидай.
— Кончал бы ты со своими шутками, — обозлилась Кейт, совсем чуть-чуть. — Мне что интересно, когда ты напал на челнока, в самом деле ничего не помнишь?
— Ни секунды, — ехидно процедил я.
— По голове тебе несильно досталось, к тому же, ты был, если можно так выразиться, вусмерть трезвый. У тебя проблемы с головой?
— Звучит как оскорбление.
— Всего лишь вопрос.
— Всего лишь? Ха, Кейт, побултыхай мозгами: ты лезешь не в своё дело!
Это был неверный ход.
— Так значит, — загорелась подозрительностью девчонка, — ты прекрасно понимаешь, что с тобой?
— Очередной вопрос? — отстранился я от решётки поглубже в темень камеры.
— Сомневаюсь… скорее утверждение.
— Скорее утверждение, а может, обвинение, а может, недоверие, а может, клевета, а может, догадки, а может, ты, Чедвер Гомаргольц, совершенно прав, и это, нож мне под глаз, вопрос!
Лёгкие всплески мужской истерики редко доносят до женщин истинную суть банального сигнала, и беседа не прекращается, женщина не уходит. Одни упрямые, другие глупые, третьи оба недостатка совмещают. Гляжу на Кейт и думаю про третий вариант.
— Что ты скрываешь, Харон? — продолжила черноволосая сверлить камень.
— У меня шесть пальцев на ногах.
— Это ты выдумал.
— Тогда я умею создавать зелёненькие фантомы прошлого…
— Знаю, — в этот раз за её плечами не один короб терпения.
— Посмотрите на неё, — присев, развёл я руки в стороны, — во всякую зелёную хрень она верит, а в шестипалую стопу — увольте! Я бы поставил вам неутешительный диагноз…
— Это безумно смешно, Чедвер, — вопреки своим словам, она даже не улыбнулась. — Мне, в самом деле, любопытно.
— Так поспрашивай Утёнка! Раз он знает, где я живу, значит, у него припасено пухлое досье на меня…
Одним махом я вскочил на скамью и уставился в крошечное окошко. Тучи, я вижу тучи меж толстыми ржавыми прутьями, я вижу свободу. А ещё я краем глаза вижу настойчивую дурёху, которую в детстве, должно быть, крайне мало били. Сам дьявол нашептал ей на ухо стоять до последнего и выдавать своё бестактное упрямство за силу. Многие так делают, чего скрывать.
Но мы, свиньи, не лишённые сострадания, сдаёмся…
— Это между нами останется.
— Не верю я твоим обещаниям, Шапка, — усмехнулся я, чувствую, что никуда уже не денусь. — Ладно, если тебе не о чём задуматься, слушай: у меня раздвоение личности.
— В самом деле? — глупо переспросила Кейт.
— Нет! Сейчас я соврал, а вот про шесть пальцев было правдой! Ты совсем?
Девочка выложила карты на стол, а они говорят, что та совсем не ожидала. Что тут скажешь, мозг лихорадит именно в этом направлении нечасто. Рад, что развлёк Кейт.
Я посмотрел на её лицо, которое черноволосая пытается привести в спокойное состояние. Очень тщетно и бессмысленно.
— Давно ты заметил? — не нашла вопроса получше любознательная собеседница.
— Примерно тогда же, когда почувствовал, что плясать-то мне что-то мешает. Сама прикинь, как давно это было.
— Ясно, и каково это?
— Почему все задают этот вопрос? — в бессилии отбросил я голову на решётку.
— То есть, ты уже делился с кем-то?
Ещё бы… Жить с такой хренью сложно, а сохранить её в малахитовой шкатулке вовсе невозможно. Я — бродяга, гоним вперёд отсутствием границ и демоном внутри. Пять городов сменил из-за того, что моя тайна всплывала, как опухший, сизый труп посреди озера.
Посвящать Кейт в чудеса точных цифр не будем — обойдёмся уклончивым ответом:
— Случаи были… Так вот: что-то как-то не очень… Это как всю жизнь провести с родственником. Ты бы выдержала всю жизнь с братом или там с отцом? Каждую минуту!
— Ну, если только это не дядя…
— Чушь собачья, Кейт! — со всей злости метнул я в гостью припасённым комочком грязи. — Зная тебя, сказал бы, что на следующий день сломаешься! Хочешь жить для себя — эта гнида тебе запрещает, даёт в руки лопату и велит копать могилу личной жизни. Ты копаешь, зарываешь, мастеришь крест, а оно смеётся и смеётся.
— Я думаю, — пренебрежительно сказала девчонка, — ты просто преувеличиваешь.
— Конечно! Вас надо лицом макнуть в то самое дерьмо, чтоб вы заткнулись! До этого все такие умные, сдержанные, рассудительные и правильные. Блевать охота!
Кейт заткнулась, не исключено, что обиделась, но уходить не собирается.
Мне не нравится наша беседа: напоминает строительство дома, где работяга через каждые три кирпича убегает на перекур. Что самое главное, в законченном здании никто никогда не будет жить.
Отовсюду тянет холодом, однотипный пейзаж обшарпанных стен, испачканных штукатуркой, мир делят на квадратики прутья камеры. Отличная интерпретация моего истинного душевного состояния, что я отчаянно топчу сколько уже лет.
