— Знакомы, — постепенно превратился Нансенкрис в плаксивого младенца, — поэтому я делал всё тайно: находил стопроцентных клиентов, сводил со шлюхой и получал немного денег… Я просто…
— Способствовал беззаконию, — тон, рвущий на тряпки возражения. — Признаёшь?
— Признаю! — в страхе завопил здоровяк.
Боюсь представить, сколько увечий он получил, если бы ответил отрицательно. Юрико и так источает тонну праведного гнева, похожа на свирепого демона, пляшущего вокруг жертвы. Хочется верить, что Нансенкрис прекрасно осознаёт свою судьбу.
От него зависят лишь последние секунды его жизни. Японка либо заставит его страдать пару секунд, либо растянет мучения на часы…
— Где ты этим занимаешься? — посыпался очередной град вопросов.
— В Сеферане, но знаю, если что, работниц в других поселениях.
— В Гаваре есть проститутки? — не удалось мне не вмешаться.
— Была всего одна, но она умерла три года назад…
— Ты говоришь о Хильде Гангейл? — напряглись скулы Юрико.
— Они никогда не называют имён, только прозвища… Эту звали Брюлли. Лицо ещё такое невыразительное — я не смогу описать… Пожалуйста!
— Сколько клиентов ты ей подыскал?
Порыв ветра сжал выродка в комок. Нансенкрис еле выдавил из себя:
— Троих. Двое оказались умными: имён не назвали, а третий представился Петром Романовым. Крупный, у него глаза нет…
— Что ещё ты скрываешь?
— Ничего! Я хочу жить, пожалуйста!
Юрико загородила собой холодный поток, нависла самим воплощением неминуемого рока. Таким и должно быть возмездие: без яростных воплей и огня из ноздрей, а выкованное из хладнокровия с примесью стали. От Собаковода, кажется, укрылось, что японка взялась за рукоять пистолета.
Но есть время для ещё одного вопроса:
— Ты любишь жизнь?
— Да…
— Жизнь — самое ценное, что есть на земле?
— Да…
— Тогда почему ты стал наркоторговцем? Для тебя не было очевидным, что наркотики убивают? Это создаёт противоречие, а противоречиям не стоит существовать!
Кровавый фонтан ударил из затылка убитого, через секунду его простреленная голова грохнулась на пол со звуком пустой бочки. Алые ручейки побежали по паркету в дыры, где напольное покрытие разобрали на дрова.
Убийство подняло во мне не один вопрос, я недоумённо уставился на напарницу. Та ответила на взгляд, понимая, что логика её толка людей мне далека:
— Ожидал чего-то иного?
— Я считал, что ты его не убьёшь так просто, — взмахнул я в сторону тела.
— Пыток захотел?
Пистолет равнодушно прыгнул в кобуру.
— Нет, просто… подумал, что такая сволочь заслуживает…
— Никто не заслуживает мучений, — Юрико дала знак убираться отсюда. — Смерть существеннее любых мук. В попытке расколоть орех ты не станешь царапать скорлупу гвоздём. Истязания перед убийством только в одном случае уместны — когда устраиваются прилюдно.
— И ты…
— Это распространённая практика нашего отдела. Пойман — умри в муках на глазах толпы. Когда при той же толпе швыряешь за решётку… Поверь, Оскар, человек столько навидался, чтобы не бояться перекрещивающихся прутьев.
— От этого должна крыша ехать…
— А как иначе? Раньше никто так не поступал, и ничтожные изуверы сделали с Землёй то, что ты видишь вокруг. Да, поступать жёстко сложно… все могут угостить пряником, но единицы владеют кнутом.
9:31 Марк
Тим пестрит всеми оттенками недовольства, а Уолтер при каждом взгляде на него еле сдерживает смех. Я практикуюсь в забаве лихих людей — пытаюсь вращать пистолет на пальце. Попутно думаю, что может ждать Сэма, причём и там, и здесь… Маловато хорошего я нафантазировал.
Вскоре раздался натужный стон, голова Алиес медленно поднялась, из-под тяжёлых век выглянули бестолковые глазки задержанной. К её затылку тут же подкрался дробовик, Тим выпрямился в кресле, с потолка спустилось мерзкое напряжение.
Мутантка медленно, неуклюже, словно и не человек, пошевелилась, забряцали звенья наручников, что моментально встряхнуло Алиес. Она осмотрела свои конечности, прикованные к стулу, клюнула носом и неразборчиво пробормотала:
— О ф-фо?
— Госпожа Зунтер, как вы? — навострил уши Тим.
— Что это? — брякнула она. — Где я?
— В полицейском участке города Гавара. Вы не помните?
Похожая на ожившего мертвеца женщина сделала насквозь бесполезную попытку встать, дёрнула руками и ногами, борясь с оковами. Полная сновидений голова безвольно мотнулась в сторону.
Уолтер поудобнее пристроил дробовик, а я от греха подальше поднялся. Нет у меня опыта опрашивать бешенных волчиц…
— Прошу не дёргаться.
— Меня приковали… Зачем?
— Не догадываешься?
— Уолтер! — прикрикнул Тим, спрятав на всякий случай оружие. — Алиес, ты опасна.
— Отпусти, я не трону… Я не хочу здесь находиться!
— Нам нужно опросить вас, так что не получится, — жёстко отказал я.
И, словно только этого не хватало, она принялась лить слёзы. Шериф нахмурился, Уолтер с раздражением бросил в окно немое ругательство.
— Алиес! Алиес, успокойтесь! — прошли в пустую потуги шерифа остановить плач дурёхи. — Вы подозреваетесь в убийстве восьми человек, нам надо выяснить, правда ли это. Сюда вас доставил Винсент Миасах, вы помните это?
— Я никого не трогала!
— Убиты семь детей. Первый, ваш сын, убит при несколько иных обстоятельствах, мы считаем, что мотивом для убийства остальных стала месть за Дональда.
— Эти выблядские дети! — взорвалась мутантка грязными ругательствами. — Мне плевать на их гнилые судьбы!
— Именно такие высказывания заставляют нас задуматься о верности обвинений, Алиес. Скажите честно, вы убили этих детей? Вы приходили в Гавару за ними?
— Чтоб вы все сдохли!
Звериный блек в глазах твари — верный признак вскинуть пистолет. Сколько бы шериф не желал обойтись тихой, мирной беседой, нас с Уолтером на пути превращения головы гниды в месиво мало что остановит. Человек со шрамом отступил на шаг, от напряжения закусив губу.
Алиес предприняла новую попытку сбежать, безрезультатную, хвала небесам.
— Так ты не сознаёшься? — даже Тим приготовил оружие.
— Дьявол будет страшнее меня!
— Это точно… А когда дичаешь, ты осознаёшь происходящее, помнишь, что было в зверином состоянии?
— Если вырву тебе печень, обязательно запомню!
— На это тебя не хватит. Как часто ты обращаешься в это существо?
— Захочу тебя расчленить — не буду обращаться обратно! Начну с ног, которые тебе не нужны!
— Тим, с ней бесполезно разговаривать, — воззвал я к здравому смыслу шерифа. Старик так и не обернулся в мою сторону, застыв в раздумьях.
