На какой-то миг у него перехватило дух.
— Будьте добры, — наконец вымолвил он едва слышно, — передайте ему, что я выйду через минуту.
Только повесив трубку, Каррас заметил на столе нераскрытую пачку сигарет с торчащей из-под нее запиской Дайера: “В часовне нашли ключ от Плэйбой-клуба. Можешь взять его в приемной”. Он переоделся и вышел из комнаты, так и забыв прихватить с собой сигареты.
Киндерман расположился в приемной неподалеку от коммутатора и занимался улучшением цветочной композиции в вазочке на столе.
— А, святой отец! Отец Каррас! — просиял он, но увидев лицо иезуита, нахмурился, вернул розовую камелию на место и поднялся навстречу. — Да что это за вид такой, в конце концов? И ради этого вы трясетесь по своим дорожкам? Вы это дело бросьте. Пойдемте! — Он взял Карраса под локоть и потащил к дверям. — Есть у вас минутка?
— Минутка — да, но никак не больше, — буркнул тот. — Что у вас стряслось?
— Разговор у меня к вам небольшой. Посоветоваться хотел бы.
— Что, интересно, я мог бы посоветовать вам?
— Не спешите вы, — отмахнулся Киндерман. — Пройдемся лучше. Подышим воздухом. Природой полюбуемся. — Он повел иезуита через дорогу. — Вы взгляните только, красота-то какая! — Детектив указал рукой на горизонт; солнце уже садилось, будто погружаясь в темные воды Потомака, воздух был тих и неподвижен — слышно было лишь, как студенты резвятся у входа в пивную на углу Тридцать шестой.
— Ах, эти университеты, — печально покачал головой Киндерман. — Так мне пройти их и не пришлось. А хотелось… — Он повернул голову; Каррас завороженно глядел на закат. — Да что такое, на вас просто лица нет. Вы не больны, в самом деле?
“Когда же, когда он начнет, наконец?..”
— Нет, просто дел много очень спешных.
— А вы со спешкой-то притормозите, — просипел детектив. — Не суетитесь. Мне, что ли, вам объяснять? В Уотергейте, на гастролях Большого театра не были?
— Нет.
— И я. О чем ужасно жалею. Какая прелесть, какое изящество!
Они остановились у стены автоамбара; сцепив пальцы на парапете, Киндерман устремил задумчивый взгляд куда-то поверх реки.
— Выкладывайте же, лейтенант, что вы еще такое надумали.
— Ах, святой отец, — вздохнул тот, — хочу вам признаться: попал я в переплет.
— Неужто в профессиональный? — Каррас стрельнул взглядом в сторону дома; ставни на окне спальни Риган были закрыты.
— Да, в какой-то степени… но лишь в какой-то.
— Так в чем же дело?
— Видите ли, проблема тут в основном… — Киндерман замялся и бросил на священника косой взгляд. — В основном этического, что ли, порядка. Дело в том, что… — Он привалился плечом к стене, поглядел на тротуар и хмуро пожал плечами. — Нет у меня, кроме вас, человека, с которым я мог бы этим поделиться. Во всяком случае, капитану своему признаваться в таких сомнениях мне бы хотелось меньше всего. И вот я подумал… — Лицо детектива мигом оживилось. — Была у меня тетя. Нет, вы послушайте, это смешно. Тетя эта страшно боялась дядю — пикнуть при нем не смела. Чтобы повысить голос при дяде — ни-ни! И вы знаете, что она делала, моя тетушка? Заберется, бывало, в стенной шкаф и начинает орать там — ругаться на него минут двадцать, пока не полегчает. Потом выходит, и дядю — чмок в щечку! Как это называется, а? Нет, вы мне скажите, отец Каррас, как, по-вашему, это называется? А вот как: самотерапия.
— Да, действительно, — слабо улыбнулся священник. — Ну, и вы хотите сказать, что ваш стенной шкаф — это я?
— В каком-то смысле. — Киндерман глядел теперь куда-то вниз. — То есть, в том смысле, отец Каррас, что вы — говорящий шкаф, — добавил он после некоторой паузы.
— Сигареты у вас не найдется? — Каррас изо всех сил пытался унять дрожь в руках. Детектив воззрился на него с изумлением.
— Да чтоб я стал еще и курить — на вашем месте, в таком состоянии?..
— О нет, вы бы, конечно, не стали, — усмехнулся иезуит, взглядом надеясь усмирить взбесившиеся пальцы.
— Ох и славный же вы доктор, святой отец! Не дай бог заболеть где-нибудь в джунглях, а вместо Альберта Швейцера вы подвернетесь… Признайтесь, бородавки все еще лягушками сводите?
— А вы все еще путаете лягушек с жабами?
— Какой вы, все-таки, сегодня несмешливый, — нервно заерзал Киндерман. — Нет, правда, у вас ничего не случилось?
Каррас покачал головой.
— Начинайте же наконец, — тихо произнес он.
Детектив вздохнул и устремил взгляд на реку.
— Да, вот только с чего бы… — Он потер лоб. — Ну хорошо. Начнем с того, отец Каррас, что я занимаюсь сейчас одним делом: расследую убийство.
— Убийство Дэннингса?
— Нет, давайте рассуждать чисто теоретически. Будем считать, что все участники этой истории вам не знакомы.
Каррас кивнул.
— Итак, что нам известно наверняка? Во-первых, что убийство это во всех отношениях очень напоминает ритуальное, — медленно, тщательно выбирая слова, заговорил Киндерман. — Во-вторых, что преступника нужно искать среди пяти человек, живущих в доме… в некоем совершенно абстрактном доме. — Он расставил ударения резкими, рубящими взмахами ладони. — Ни то, ни другое сомнений не вызывает: будем считать факты эти неопровержимыми… — Детектив помолчал немного и выдохнул с присвистом. — Но вот в чем дело, отец Каррас: все имеющиеся у нас улики, все умозаключения приводят нас к странному выводу: Дэннингса убил… ребенок, девочка десяти-двенадцати лет! Совсем еще малышка, мне в дочери, пожалуй, годится. — Он все еще пристально глядел вниз, на набережную. — Да, подозрение нелепое, совершенно сумасбродное, но — увы, оно имеет под собой все основания. Пойдем дальше: в один прекрасный день в дом этот приезжает священник; очень известный человек, в своем роде, я бы сказал, светило. И что, вы думаете, узнаю я благодаря своему, опять-таки, чисто теоретическому чутью? Да то, что священник этот в свое время исцелил одного больного от весьма и весьма специфического недуга, психической, кстати, природы — но это так, к слову, чтобы развлечь вас хоть чем-то.
Каррас почувствовал, что лицо его начинает принимать землистый оттенок.
— Так вот; заболевание это, как мы уже с вами отметили, более чем своеобразное: оно имеет некоторое отношение к сатанизму — раз, и характеризуется резким ростом физических сил у больного — два. Что из этого следует? Да то, что эта наша выдуманная девчушка, действительно, вполне способна была свернуть шею взрослому мужчине. Вполне. — Киндерман кивнул. — И тут возникает дилемма. С одной стороны, девочка не несет никакой ответственности за содеянное: она больна. Да и ребенок еще, к тому же! — Он покачал головой. — С другой, такая болезнь представляет собой огромную опасность для окружающих. А вдруг девочке вздумается прикончить кого-то еще, кто знает? — Детектив покосился на реку. — Вот в чем моя проблема… чисто теоретическая, разумеется. Как быть? Закрыть на все это глаза? Забыть, и надеяться на то, что ребенок рано или поздно выздоровеет? Не знаю, святой отец, не знаю. Согласитесь, нелегкий выбор. И я страшно не завидую тому человеку, которому придется принимать это решение. Скажите, как вы бы поступили в таком вот, чисто теоретическом, случае? Какое из двух решений вы бы выбрали?
