«27 августа… Я написал число наугад, так как не знаю, какой сегодня день… А она не говорит…»
«…Сегодня она сказала мне, что я могу написать что-нибудь о нас. Ха-ха. Что я могу написать о себе? И тем более о НЕЙ? Во всяком случае, если мой дневник попадет к кому-нибудь еще…»
Что бы это все значило? Шипов не стал дальше читать, решив взять все тетради с собой. Осматриваясь, он заметил на стуле возле кровати пустую бутылку из-под вина и треснутый бокал.
Начался дождь. Мелкий и робкий, через несколько минут он превратился в настоящий ливень. Громыхнул гром, и дождь полил сплошной стеной. Шипов посмотрел в окно. Небо стало почти черным, изредка раскалываясь пополам сверкающим зигзагом молнии. В такую погоду все равно идти нельзя. Он осторожно спустился вниз на первый этаж и вошел в одну из комнат. Открыл окно, чтобы хоть немного проветрить помещение, и погрузился в чтение. Дробовик лежал у него на коленях.
Он перевернул последнюю страницу примерно через час. Машинально сложил стопкой тетради и некоторое время сидел в неподвижности, тупо глядя прямо перед собой. Он чувствовал, как страх ледяной змеей обвивается вокруг его тела. Руки обхватили ружье. Он торопливо покинул комнату и, бесшумно ступая, вышел на крыльцо, с радостью вдыхая свежий воздух.
Неожиданно послышался оглушительный грохот, в старый вяз ударила молния, резко запахло озоном. Огромное дерево вспыхнуло как факел. Вместе с ним черным пламенем зачадила автомобильная покрышка.
Шипов обошел дом и остановился у двери, ведущей в подвал. Она была приоткрыта. Он потянулся к двери, чувствуя, как дрожит рука. Дверь со скрипом открылась, приглашая мужчину зайти внутрь.
«Иди отсюда, – услышал он свой голос словно издалека. – Иди и забудь обо всем, что ты здесь видел… и читал…»
Шипов испытывал огромное искушение развернуться на сто восемьдесят градусов и уйти отсюда, но…
«Но тогда я снова не буду спать спокойно… Пока не узнаю все…»
Последняя запись, сделанная в дневнике, была датирована девятнадцатым сентября. Сейчас уже середина октября. Даже если кто и был в живых… сейчас наверняка умерли, и он не простит себе, если не выяснит все до конца.
Он еще раз осмотрел дробовик, несколько раз щелкнул переключателем фонаря, проверяя батарейки, и, пригнувшись, шагнул в подвал.
…Он быстро обследовал его, и в самом углу за грудой тряпья обнаружил металлический люк. На нем были два массивных замка, но они были открыты. Шипов с усилием поднял люк и посветил вниз. Луч выхватил осклизлые ступени, ведущие вниз. Он медленно стал спускаться по ним. Температура в этом отсеке была намного ниже, чем в подвале.
Первой мыслью его было, что он очутился в средневековой камере пыток. В самом центре помещения располагался приземистый стол, обтянутый полиэтиленом. Впрочем, здесь было все оклеено полиэтиленом – и стены, и пол, и даже потолок. На столе были аккуратно разложены различные предметы, и с первого взгляда можно было подумать, что они хирургические, хотя, вглядевшись повнимательней, Шипов решил, что если они и имеют отношение к хирургии, то весьма отдаленное. Кривые, устрашающего вида ножи с зазубринами, какие-то мрачные крюки, которые обычно используют в мясных лавках, пара разделочных ножей, потемневших от ржавчины (а возможно, и крови)… С потолка свешивалась цепь, оканчивающаяся браслетом. Шипов посветил фонарем и отпрянул – из браслета торчала человеческая ступня.
В самом углу стояло большое ведро, и Шипов осторожно заглянул в него. Сначала он ничего не понял, вроде как два бесформенных, полуовальных предмета, и лишь потом с омерзением разобрал, что это головы. Судя по остаткам длинных волос, одна из них ранее принадлежала женщине. Рядом с ведром лежала часть грудной клетки с ребрами, они торчали вверх, как поломанные зубья огромной расчески.
В помещении была еще одна дверь, совсем крошечная, закрытая полиэтиленом и оттого почти незаметная. Шипов открыл ее, на него пахнуло затхлостью, запах был куда хуже, чем в этом отсеке, где он находился. Шипов, крепче сжав дробовик, шагнул в дверь. Вскоре он очутился в еще одной комнате.
Фонарь в руке заметно подрагивал – как бы он ни сдерживал себя, нервы были на пределе. Он стал обследовать последний отсек и сразу наткнулся на то, что, в общем-то, и искал – клетку. Мрачная, сваренная из толстых арматурин, она была похожа на какую-то замысловатую адскую ловушку. Внутри что-то темнело, но разобрать, что это, было невозможно, для этого нужно было подойти ближе.
И в этот момент раздался тяжелый, протяжный вздох. И хотя Шипов не верил в потусторонние силы, сейчас он отчетливо ощутил, как у него подгибаются колени, и ему потребовалось огромное усилие, чтобы взять себя в руки.
«Никого в живых там нет, – твердил он сам себе. – Тебе просто показалось».
Шипов поднял дробовик на уровень пояса и стал медленно приближаться к клетке. Под ногами что-то звякнуло, он посветил. Ничего особенного, просто ложка. Неподалеку стоял старый проигрыватель и пустая бутылка. Он приблизился вплотную к клетке, под подошвами ботинок захрустели осколки стекла. Вздох, громче предыдущего, раздался вновь. В клетке что-то едва шевельнулось и снова затихло.
Шипов направил фонарь в клетку. Некоторое время он стоял в полной неподвижности, широко раскрыв глаза. К дверце клетки привалился какой-то голый мужчина, по его изможденному, костлявому телу пробегала мелкая дрожь. И если бы он не был раздетым, Шипов принял бы его за женщину, так как у него были длинные волосы, неестественно белые даже в свете фонаря. Бескровные губы беспрерывно шевелились, он что-то силился сказать, зрачки подернуты молочной пленкой и на свет не реагировали. Шипов обратил внимания на его руки – они были высунуты по локоть из клетки, и кожа на пальцах была почти вся сорвана. Одной рукой мужчина держался за замок, из которого торчал обломок ключа.
– Не повезло тебе, Шевцов, – вполголоса сказал Шипов. Он уже не сомневался, что перед ним один из братьев, которых вот уже два месяца, сбившись с ног, ищет вся страна.
Он стал обходить клетку. Собственно, увиденного и так было достаточно, но специфика его профессии как раз и заключалась в том, чтобы проверить все, что только можно. В противоположном углу клетки лежала пожилая женщина, скорее даже глубокая старуха, причем тоже совершенно обнаженная. Лицо умиротворенное, спокойное, словно она умерла во сне, хотя Шипов уже догадывался, что это далеко не так – тело женщины было в порезах, а в нижней части живота чернела громадная дыра, размером больше тарелки. Присмотревшись, он увидел, что ее ляжки и груди выглядят так, словно их рвали голодные собаки.
Шипов снова взглянул на мужчину. Тот шевельнулся и снова вздохнул.
– Ты сделал все, что мог, – произнес Шипов. Он навел на него дробовик, и палец лег на спусковой крючок. В этот момент Ярослав повернул голову в сторону милиционера. На какое-то мгновение в глазах его промелькнуло выражение, говорившее о том, что он понимает, что здесь, внутри, где он уже сидит столько времени, что-то переменилось. Спустя мгновение он умер.
Шипов медленно опустил ружье. Постояв еще немного, он стал выбираться наружу. Лицо его казалось высеченным из камня, только бледная кожа лица выдавала, до какой степени он потрясен. Шипов пошел прочь, не оборачиваясь. Он шел, почти бежал от этого страшного места, и его не оставляло ощущение, что за ним кто-то пристально наблюдает.
Дело не получило широкой огласки. Следственными органами было возбуждено уголовное дело, которое вскоре было прекращено. Никаких сведений о странном доме посреди тайги не было, никто из старожилов ничего о нем не знал, он появился ниоткуда, словно вырос, как гриб после дождя. Ничего не было известно и о трупах, так как никаких документов в доме обнаружено не было. Все тела после нескольких месяцев безуспешных исследований кремировали. Никто так толком и не понял, что же произошло в этом глухом домике, выкрашенном в оранжевый цвет. Какое-то время поиски Дмитрия Шевцова продолжались. Представленный на экспертизу череп, обнаруженный в клетке, не смогли идентифицировать, и он проходил по делу как неопознанный. Дело по розыску Шевцова вскоре приостановили, и теперь оно пылится в архиве. Равно как и ветхие тетради со странными записями.
Спустя два месяца после этих событий Шипов ценой неимоверных усилий и связей оформил необходимые бумаги, и комиссия по опеке и попечительству разрешила ему усыновить Гену. На следующий день после этого он написал рапорт об увольнении по собственному желанию. А еще через день они уехали на Алтай, где Шипов купил уютный домик. А потом они вдвоем его покрасили. Цвет выбирал Гена. Зеленый, красивый, успокаивающий цвет. Еще через год Шипов женился, и они зажили втроем.
Шипов никогда не говорил со своим новым сыном о тех событиях. Он сам об этом вспомнил лишь однажды. Это случилось, когда он случайно наткнулся на книги Гены.
