— Я вполне согласен с вами, мисс Кэрью! — сказал сэр Джеффри, бросив многозначительный взгляд в мою сторону. — Парень, который боится признаться леди, не заслуживает ее.
Я почувствовал, что краснею от этого прямого намека, но, к счастью, мое замешательство прошло незамеченным.
— Но если он никогда не говорил о своей любви, как леди узнала об этом? — спросил священник.
— Сначала, я полагаю, ей подсказал ее женский инстинкт, — ответила мисс Кэрью, — а потом, посредством косвенного анонимного послания, которое он ухитрился отправить ей.
— Анонимное послание! — воскликнул сэр Джеффри. — Никогда в жизни не слышал ни о чем подобном.
— Мисс Кэрью имеет в виду, что он послал леди валентинку, — сказал священник.
Мисс Кэрью покачала головой.
— Нет, — ответила она. — Он послал ей книгу. Я уже говорил вам, что он был очень умен, но мне следовало бы также сказать вам, что он был писателем. Он анонимно опубликовал книгу и посвятил ее ей, также анонимно. Это посвящение было признанием. У меня в сумочке есть его копия, и я зачитаю ее вам.
Меня бросало то в жар, то в холод, когда она произносила эти последние слова; и теперь, когда она вынимала бумагу из сумочки, странное чувство, которое я могу описать только как своего рода восторженный ужас, охватило меня.
— Оно звучит так, — сказала мисс Кэрью, и ее голос немного дрожал, когда она читала: «Если бы я осмелился, я бы положил эти тома к вашим ногам и попросил вашего милостивого разрешения облагородить их вашим именем; но, не имея мужества обратиться к вам, я осмеливаюсь сделать с ними только то, что я уже сделал со своим сердцем, собой и несколькими талантами, которыми наградили меня небеса, передать их вам в молчаливом почтении и позволить им плыть по течению времени так безопасно или опасно, как это может предопределить случай».
— Очень красиво, — сказал священник. — Очень хорошо написано — действительно очень хорошо.
— Она подумала так же.
— Надеюсь, он подписал его своим именем? — спросила миссис Макферсон.
— Напротив, он приложил все мыслимые усилия, чтобы сохранить свое инкогнито.
— Но она, в конце концов, раскрыла секрет? — спросила леди Бьюкенен, очень заинтересованная.
— Да, спустя много месяцев.
— И она знала, что он действительно любил ее?
— Она знала это так хорошо, как любая женщина может знать это до того, как ей об этом сказали.
— Моя дорогая мисс Кэрью, она знала это так же хорошо, как если бы ей это сказали! — засмеялся сэр Джеффри. — Женщины всегда нас раскусывают. Прежде чем мы сознаем свои собственные мысли, они иногда сознают их за нас! Но я надеюсь, что ваша героиня была так же влюблена, как и ваш герой, и ответила ему согласием?
— Как она могла ответить согласием мужчине, который не сделал ей признания? — воскликнула миссис Макферсон.
— Он действительно прямо не признался ей, мисс Кэрью?
— Да.
— В таком случае, мы просто сгораем от любопытства! Она писала ему?
— Нет.
— Она говорила с ним?
— Нет.
— Она заболела и послала за ним, когда умирала?
— Нет.
— Тогда, во имя всего святого! Что она сделала?
— Я покажу вам. Кто-нибудь может одолжить мне карандаш?
Сразу же были предложены три или четыре карандаша. Мисс Кэрью взяла ближайший и продолжала.
— Произошли события, — сказала она, — которые грозили разлучить их навсегда. Я не вправе говорить, что это были за события; но, во всяком случае, мои герой и героиня были на грани расставания на всю жизнь, когда однажды встретились в доме друга.
Мое сердце болезненно забилось — я едва мог дышать — я ждал ее следующих слов, как преступник своего приговора.
— Так случилось, — продолжала она, — что их провели в библиотеку, и на столе лежала анонимно изданная книга моего героя. Она взяла ее, как я сейчас беру этот листок бумаги. Можете себе представить, как он наблюдал за ней, молча задаваясь вопросом, читала ли она когда-нибудь его книгу, и не проникла ли она в тайну ее авторства!
— Бедняга! Осмелюсь предположить, его сердце, должно быть, просто разрывалось! — воскликнула леди Бьюкенен.
— Вскоре, когда внимание присутствующих было отвлечено, она взяла со стола карандаш, открыла листок с посвящением, написала одно маленькое слово, вот так, внизу страницы, и закрыла книгу. Он думал, что она исправила какую-то пустяковую ошибку; но представьте, что он почувствовал, когда позже вечером ему удалось взять книгу и прочитать — это.
И мисс Кэрью, которая действовала в соответствии со своими словами, написала что-то на листе бумаги и протянула его леди Бьюкенен.
— Прочти это вслух, моя дорогая! Прочти это вслух! — воскликнул сэр Джеффри. — Что она написала на нем?
— Ничего, кроме «согласна». Только одно слово, — ответила его жена.
Согласна!
Я взглянул на мисс Кэрью. Она была очень бледна, — даже губы ее были бледны, — но все еще улыбалась и смотрела в сторону леди Бьюкенен.
— Я надеюсь, вы не станете обвинять ее, — тихо сказала она.
— Я нисколько не виню ее, моя дорогая, — ответила леди Бьюкенен. — Она не делала джентльмену предложения — она просто приняла его. Это не то же самое.
— Ни в малейшей степени, — сказал священник. — Я надеялся услышать, что леди опустилась на колени и предложила руку и сердце в стиле героев миссис Рэдклифф.
— Признаюсь, я ожидала чего-то более драматичного! — сказала миссис Макферсон.
— А я что-нибудь более романтичное, — сказал сэр Джеффри.
— Но я не обещала вам ни драматической, ни романтической истории, — ответила мисс Кэрью, — так что не моя вина, если вы разочарованы.
— Леди была изобретательна, — сказал священник.
— Да, но в этом есть что-то коммерческое, что мне не совсем нравится, — возразил сэр Джеффри. — Это было больше похоже на принятие чека, чем на любовную историю.
Все рассмеялись над этим, и беседа на этом закончилась.
Полчаса спустя я стоял рядом с ней в саду и говорил ей, как я ее люблю. Не знаю, что я говорил или как я это говорил. Знаю только, что слова лились жгучим, бурным потоком; и что она слушала их. Наконец я сделал паузу и попросил ее ответить.
— Какой ответ я могу дать? — сказала она с вызывающей улыбкой. — Разве вы не едете в Индию? И должна ли я пообещать ждать вас двадцать пять лет?
— Я не оставил бы вас даже ради Рая! — воскликнул я.
— Спасибо, — ответила она со смехом, — но это был бы совсем не Рай. Это было бы чистилище, если не сам Ад. Полагаю, я должна дать согласие, хотя бы для того, чтобы спасти вас от «Калькуттского Громовержца»!
— Надеюсь, я не сойду с ума от радости! — сказал я. — Я думаю, что если бы мог закричать, или пуститься с кем-нибудь наперегонки, или даже подраться, это пошло бы мне на пользу. Ради всего святого, дайте мне какое-нибудь поручение, которое меня отрезвит!
— С удовольствием. Вы отправитесь, как рыцарь из старого романа, на тот неоткрытый остров, где мы устроили наш незабываемый пикник, и принесете мне заколдованный пакет макулатуры.
Я закрыл лицо руками и мрачно застонал.
— Я должен поблагодарить Бьюкенена за это унижение! — воскликнул я. — Если бы не его ужасные слова в тот вечер, вы бы никогда не узнали бы, кто автор.
— Прошу прощения, — ответила она. — Я узнала это задолго до того, а его слова только подтвердили мои подозрения. Надеюсь, вы собираетесь посвятить мне еще одну книгу?
— Я намерен посвятить вам свою жизнь!
— В скольких томах?
— Сколько смогу написать.
— Романтический сборник каждый год! Но я больше не приму анонимных сочинений.
— Мои книги будут подобны деревьям Ардена, на которых повсюду будет вырезано имя не Розалинды, а Хелен! Нет, отныне у меня не будет героинь, которые не были бы Хеленами!
— Придерживайтесь этого приятного однообразия, и у вас не останется читателей!
— Сейчас мне все равно, даже если бы я знал, что каждая страница, которую я напишу отныне, пойдет на завивку девичьих локонов. Вы — мой читатель, и мне дорого только ваше одобрение!
