Я покачала головой, в два шага преодолев расстояние до кровати. Схватила Владу за руку и дернула, заставляя подняться. Она покачнулась, вцепилась мне в плечо.
— Ты идиотка, — я потащила спотыкающуюся девушку к двери, — ты ведь уже сдалась и даже ни разу не попыталась бежать, когда бес оставлял твое тело? Сидела и жалела себя?
Она прикусила губу. Я едва удержалась, чтобы не стукнуть новобрачную по голове. В очередной раз дернув ее за руку, я положила худенькую дрожащую ладонь на медную ручку, зажмурилась, мысленно попросив у всех святых удачи и потянула. Дверь легко открылась. Влада изумленно охнула.
— Сейчас кровь Седого в тебе, — объяснила я, все еще не в силах поверить ни в свою удачу, ни в ее беспомощность, — Цитадель такой же артефакт, как и камни правды, если признали они, признает и замок.
И больше не тратя времени, распахнула створку и осторожно выглянула в коридор. Пока никого.
— Куда? — зашипела девушка, когда я свернула направо. — Надо уходить.
— Надо, — согласилась я, — только с моей дочерью.
— Как знаешь, — она оскалилась, как меняет человека открытая дверь, — я ухожу, и пусть на алтаре окажется кто-нибудь другой, — насмешливый взгляд мне в лицо.
Намек более чем прозрачен. Жертвоприношение состоится в любом случае, заменят жертву и, как поется в песне, — «шоу должно продолжаться».
Смешинка в ее глазах вдруг сменилась паникой. До того, как я услышала шорох за спиной и развернулась, глаза девушки налились краснотой. Не успели. Бес вернулся и, судя по всему, не один.
— Даже не подрались, — проклятый заговорил звонким голосом Влады, в котором сквозило разочарование.
— Переоденься и иди к гостям, — скомандовал Кирилл, толкая меня обратно в комнату, дверь закрылась, оставив на графитовом полу коридора черный плащ.
Демон молчал. И молчал нехорошо. Когда Кирилл кричит, это пугает до колик в животе да и выглядит впечатляюще, но это обычная злость, неприятная, портящая настроение. Впрочем, она может быть не менее разрушительной, чем ледяное напряжение, что застыло сейчас в его глазах. От него воздух наполнился статическим электричеством. Когда он молчит, хочется убежать, спрятаться и молиться святым, чтобы не нашли, так как последствия могут быть абсолютно любыми. Молчание бывает разным: выжидательным, грозным, многозначительным и пугающим, когда ты точно знаешь, что надо разбить страшное безмолвие любым способом, потому что чем дальше, тем хуже, оно, как стихийное бедствие, набирает силу.
Жаль, слов у меня сегодня не было. Я смотрела в его льдистые глаза и не могла выдавить ни звука. Да и что говорить? Оправдания ему не нужны, а правду он и так знает, как всегда, да и Пашка наверняка уже отчиталась.
За три года мы отошли слишком далеко друг от друга, и когда смотрим в одну сторону, то видим совсем разные картины. Жертвоприношение в мире, где так много боли и смерти — это значительное, но такое привычное мероприятие. Твоего ужаса не понимают. А я не могу видеть в этом что-то другое, кроме бессмысленного убийства, хотя, возможно, изменись картина — и мне стало бы значительно легче.
И еще, я лицемерка. Пока это не затрагивало меня лично, я молчала. Где я была в прошлом году, когда на алтаре лилась кровь? Дома. Пыталась ли я хоть кого-то спасти? Нет. Да я даже не протестовала особо, предпочитая брезгливо кривить губы и в нужный момент отворачиваться. Так было и в прошлом, и в позапрошлом году. Так было бы и в этом, если бы дело не коснулось моей семьи. Не гожусь я в защитники, порой я радуюсь, что все еще человек, а надо бы плакать. Это трусость, и гордиться тут нечем. Веник прав: изменяя мир, следует начать с себя.
Светлые глаза сузились, демон толкнул меня к стене, угрожающе нависая и опуская голову к самому лицу.
— Я скорее тебя на алтарь положу, чем ее.
— Я сама заменю ее, если понадобится, — прошептала я.
— Договорились, — кивнул он.
То, что произошло дальше, было необъяснимо. И неотвратимо. По-другому эта ночь не могла закончиться. Кирилл наклонился и, вжимая всем телом в стену, поцеловал меня. Грубо, жадно, больно. Подобно ослепляющей вспышке. Не могу сказать, что не ждала этого. Можно было оправдаться, мол, давно до меня не дотрагивался мужчина. Святые, я слышала такое много раз с экрана телевизора, мы же живые люди и все такое. Но оправдываться совершенно не хотелось. Без разницы, как давно я не валялась в койке с мужчиной, потому что, когда до меня дотрагивается Кирилл, я вспыхиваю, как фитиль, а остальное перестает иметь значение.
Я схватила его за шею, не позволяя отстраниться. Его мне всегда было мало. Я хотела больше и большего. Трещала одежда, брызнули в стороны пуговицы, со стуком рассыпавшись по полу. Кирилл зарычал и вывернул мне запястье так, чтобы показался блестящий кончик стилета. Одним движением разорвал кожаное крепление, серебристый металлический стержень со звоном упал на пол.
— Где еще? — спросил он.
Я потянулась к щиколотке, но он был быстрее. Туфли слетели еще раньше, ткань брюк разошлась в его руках, словно марлевая. Охотничий нож кувырнулся в воздухе и откатился к креслу, но мне было плевать. Даже если я больше никогда не увижу свое оружие. В это мгновенье, здесь и сейчас, мне было все равно.
Краткий головокружительным миг невесомости, и я обвила ногами его талию. Святые, какой же он горячий, как обжигает каждое прикосновение к коже. Все, мы оба прошли точку невозврата, сейчас он мой, а я его, во всех смыслах этого слова. Я добилась того, чего хотела. Наконец-то.
Это было здорово. Без оглядки на остальной мир, на замок, на гостей, на то, что было, на то, что будет. О да, я очень низко пала, переспала на свадьбе с женихом. Не могу сказать, что мне не понравилось. Есть моменты, когда просто живешь, главное, чтоб плата за них не оказалась непомерной.
Я дрожала в его руках, кожа покрылась испариной, камень, к которому я прижималась спиной, нагрелся. Мы двигались, становясь единым целым. Тишина, неразборчивый шепот и стоны. Все, что было, не имело значения. Важным было настоящее, происходящее здесь и сейчас, древнее, как мир, и такое же прекрасное. Единственное, что может происходить между мужчиной и женщиной, между человеком и нечистью и доставлять наслаждение таким непохожим созданиям.
Сказка кончилась внезапно. Его глаза напротив замерзли, и лишь ответная дрожь, все еще отдававшаяся у меня внутри, напоминала, что я не одна минуту назад рычала и постанывала от удовольствия.
Кирилл наклонился и прикоснулся губами к моему плечу. Святые, как невыносимо мягко он это сделал, в противовес первому грубому поцелую.
Он разжал руки, и я, не устояв, съехала вниз по стене. Демон отвернулся. Картинка наверняка была нелепая в своей вульгарности. Женщина, которой не достает важных деталей одежды, сидит на полу с широко расставленными ногами, и по ее телу то и дело пробегает дрожь, не допускающая двояких толкований того, что происходило здесь минуту назад.
