Она кивнула.
— У нас метаболизм такой активный, что для сколько-нибудь долгого седативного эффекта нужен целый коктейль.
— Грегори не был одурманен седативами. Он вполне осознавал обстановку, — возразила я.
— Но сердечная деятельность, дыхание, рефлексы — все это было подавлено. Если нельзя получить полный эффект от прилива адреналина, перемена невозможна.
— А почему?
Лилиан пожала плечами и поднесла кофе к губам.
— Этого мы не знаем, но что-то есть у нас в реакциях «бей или беги», открывающее ворота для нашего зверя. Если лишить оборотня такой реакции, то можно не дать ему перекинуться.
— Сколь угодно долго?
— Нет. Полнолуние принесет перемену, сколько бы препаратов ни закачать в организм.
— И когда же Грегори вернется к норме?
Она опустила глаза, затем подняла, и мне не понравилось, что ей нужна была эта секунда, когда я их не видела. Будто меня ждали неприятные известия.
— Препараты выведутся примерно через восемь часов, может, раньше, может, позже. От очень многого зависит.
— Значит, он останется так, пока они не выведутся, потом он перекидывается, и все в порядке? — Я придала фразе вопросительную интонацию. Слишком серьезно держалась Лилиан, чтобы все оказалось так просто.
— Боюсь, что нет.
— А в чем дело, док? Откуда такая мрачность?
Она устало улыбнулась:
— За восемь часов травма ушей у Грегори может сделаться постоянной.
Я заморгала:
— То есть он останется глухим?
— Да.
— Это не годится.
Она улыбнулась чуть шире:
— Ты так говоришь, Анита, будто одна твоя воля может переменить ситуацию. Как будто совсем юная.
— Ты хочешь сказать, что мы ничем не можем ему помочь?
— Нет, этого я не говорю.
— Пожалуйста, док, выкладывай.
— Была бы ты истинной Нимир-Ра, ты бы могла вызвать зверя из его плоти и форсировать перемену, даже на фоне седативов в организме.
— Если мне кто-нибудь расскажет, как это делается, я попробую.
— Значит, ты веришь, что в полнолуние станешь истинной Нимир-Ра? — спросила Лилиан.
Я пожала плечами и отпила кофе:
— Не на сто процентов, но свидетельства тому множатся.
— И что ты чувствуешь по этому поводу?
— Насчет стать Нимир-Ра по-настоящему?
Она кивнула.
— Я очень стараюсь не слишком об этом думать.
— Делать вид, что не знаешь, — этим проблему не снять, Анита.
— Мне это известно, но переживать — тоже не способ поменять ситуацию.
— Очень практично, если ты это умеешь.
— Что? Не переживать?
Она снова кивнула. Я пожала плечами:
— Будем переживать несчастья, когда они произойдут. По одному.
— Ты действительно можешь так разделить себя на отсеки?
— Так как будем лечить Грегори?
— Я так понимаю, что это «да», — заключила Лилиан.
— Да, — улыбнулась я.
— Как я уже сказала, будь ты Нимир-Ра в полной силе, ты могла бы вызвать его зверя даже на фоне седативов.
— Но раз я еще ни разу не перекинулась, такой возможности нет?
— Сомневаюсь. Это довольно специализированное умение, даже среди оборотней.
— Рафаэль умеет?
Она улыбнулась, как улыбнулся бы почти любой крысолюд в ответ на вопрос о своем царе.
Улыбка теплая и гордая. Они его уважали и любили.
Бывают правильные лидеры.
— Нет.
Это меня удивило, и, очевидно, удивление было заметно.
— Я же тебе сказала, что это редкий талант. Твой Ульфрик это умеет.
Я уставилась на нее:
— Ричард?
— Ты знаешь другого Ульфрика? — усмехнулась она.
Я чуть не улыбнулась в ответ.
— Нет, но нам же нужен тот, кто умеет вызвать леопарда-оборотня?
Она кивнула.
— Как насчет Мики?
— Я его уже просила. Ни он, ни Мерль не умеют вызывать зверя в другом. Мика предложил попробовать вылечить Грегори взыванием к плоти, но травмы такие, что его способностей мало.
— И когда же он пытался лечить Грегори?
— Пока ты была в душе.
— Я же мылась очень недолго.
— Почти сразу выяснилось, что раны Грегори ему не под силу.
— Но ты бы не поднимала этот вопрос, если бы не было какой-то надежды?
— Я могу другими лекарствами попытаться снять седативный эффект.
— Но? — спросила я.
— Но сочетание лекарств может вызвать разрыв сердца или такое обширное кровоизлияние в других органах, что он погибнет.
Я поглядела на нее пару секунд.
— И насколько плохи наши шансы?
— Достаточно плохи, чтобы я перед попыткой спросила разрешения Нимир-Ра.
— А Грегори дал согласие?
— Он в ужасе. Он хочет снова слышать. Конечно, он хочет, чтобы я попыталась, но я не уверена, что он мыслит ясно.
— И ты обратилась ко мне, как при лечении ребенка обращаются к родителям.
— Мне нужен кто-то, ясно мыслящий и могущий принять решение от имени Грегори.
— У него есть брат... — Я нахмурила брови, вспомнив, что не видела Стивена в лупанарии. — А где Стивен?
— Мне сказали, что Ульфрик велел брату Грегори не приходить сегодня на сход. Что-то насчет того, что нехорошо заставлять его видеть казнь брата. Вивиан пошла за ним.
— Ну и ну. Какое великодушие со стороны Ричарда!
— Не стоит язвить.
— Разве я пытаюсь? Я просто злюсь, Лилиан. Ричард готов подвести под бойню многих, кто мне дорог, не говоря уже о себе самом.
— С риском для тебя и Мастера Города.
Я снова нахмурилась:
— Кажется, все уже об этом знают.
— Мне тоже так кажется, — сказала она.
— Да, он рискует нами всеми ради своих высоко-моральных идеалов.
— Идеалы стоят жертв, Анита.
— Быть может. Но я не могу сказать с уверенностью, что хоть раз в жизни близко видела идеал, за который отдала бы дорогих мне людей. Идеалы могут умирать, но они не дышат, не кровоточат, не плачут.
— И ты готова пожертвовать всеми своими идеалами за людей, которые тебе дороги?
— Не уверена, что у меня сейчас вообще есть идеалы.
— Но ты же христианка?
— Моя религия — это не идеал. Идеалы — абстракции, которые не потрогать и не увидеть. А моя религия не абстракция, она очень реальна.
— Но ведь Бога не увидеть, — возразила Лилиан. — Не взять Его в руку.
— Сколько ангелов может поместиться на кончике иглы, да?
— Нечто в этом роде, — улыбнулась она.
— Мне приходилось держать крест, пылающий так ярко, что весь мир вокруг превратился в белый огонь. Я видела, как том Талмуда обратился в пламя в руках вампира, а когда книга догорела, вампир продолжал гореть, пока не умер. Я стояла перед демоном и читала Священное Писание, и демон не мог меня тронуть. — Я мотнула головой. — Нет, доктор Лилиан, религия — не абстракция. Она органичная, она живая, она растет и дышит.
— Органичная — это уже не христианство, это викканство какое-то, — сказала она.
Я пожала плечами:
— Я училась с одной спириткой и ее викканскими подругами около года. Трудно было этим не пропитаться.
— Разве изучение викканства не поставило тебя в неловкое положение?
— Ты имеешь в виду, что я монотеистка?
Лилиан кивнула.
— У меня Богом данные способности и не хватает обучения, чтобы ими управлять. Почти все церкви косо смотрят на спиритов, не говоря уже об аниматорах, которые поднимают мертвых. Мне нужно было обучиться, и я нашла людей, которые мне в этом помогли. И то, что они не христианки, я считаю недоработкой церкви, а не этих людей.
— Есть и колдуньи-христианки, — сказала она.
— Я некоторых видала. Они все жуткие зелотки, будто им надо быть больше христианками, чем любому другому, — доказать, что они хорошие и вообще могут быть христианами. А я зелотов не люблю.
— Я тоже, — улыбнулась она.
Мы посмотрели друг на друга. Наступали сумерки. Лилиан приподняла кофейную чашку — я ей выдала ту, где был огромный дракон и крохотный рыцарь. «Без храбрости нет славы».
— Долой зелотов! — провозгласила она.
Я подняла свою кружку — с пингвиненком, мою любимую.
