Стивен взглянул на меня. Васильковые глаза в свете луны посеребрились. Вид у него был бледный, несколько воздушный. Лицо исказилось эмоциями, в глазах светился разум и воля, что со Стивеном бывало нечасто. Он был типичным подчиненным, хрупким в каждый миг своей жизни, но сейчас его глаза смотрели на меня требовательно и страдание искажало его лицо. Руки напряженно вцепились в тело брата, который так и лежал, свернувшись у него на коленях, в водопаде светлых волос на бледной коже. Грегори был гол в жаркую летнюю ночь, и я это только сейчас заметила. В этой наготе не было ничего эротического — была только абсолютная незащищенность.
Стивен смотрел на меня и каждой мышцей своего тела, выражением лица, глазами спрашивал то, что робость не давала ему спросить вслух. Не надо было телепатии, чтобы понять, чего он хочет. Спаси его, спаси моего брата, кричали его глаза. Говорить это вслух уже было не нужно.
Вивиан, такая же хрупкая, как Стивен, такая же подчиненная и робкая, все же это произнесла:
— Пожалуйста, попытайся вызвать его зверя. Хотя бы перед попыткой введения лекарств.
Я глянула на нее, и что-то в моем лице, наверное, ее напугало, потому что она рухнула на колени и поползла ко мне — не грациозно-крадучись, как ползают леопарды, а по-человечески — неуклюже, медленно, опустив голову и закатив глаза. Она демонстрировала подчиненное поведение леопарда, чего я терпеть не могла. Ощущать эту ее боль, будто я какой-то людоед, которого надо ублаготворить, — очень противно, но я не стала останавливать Вивиан. Ричард мне показал, что случается в группе оборотней, когда доминант отказывается быть доминантом.
Она подползла к моим ногам, стала тереться об меня телом, опустив голову. Обычно леопарды катаются у ног, как большие кошки, но Вивиан сегодня просто жалась к ногам, не как ласкающаяся кошка, а как испуганная собака. Я наклонилась погладить ее по волосам и услышала, как она тихо-тихо бормочет себе под нос: «Пожалуйста, пожалуйста!» Чтобы не обратить внимания на такую мольбу, надо быть даже холоднее меня.
— Все хорошо, Вивиан. Я попробую.
Она потерлась о мои штаны подбородком, задирая голову, глядя на меня снизу вверх, все еще как перепуганная собака. Вивиан всегда при мне робела, но такого сильного испуга я у нее еще не видела. Вряд ли дело было в пытках, которым подвергли Грегори. Скорее на нее произвело впечатление, как я превратила Элизабет в решето. И я не могла портить урок, рассказывая Вивиан, что в нее я стрелять не буду. Мерль и Калеб все слышали, и если мы действительно собираемся объединить парды, очень неплохо будет для начала, если я стану внушать страх.
Я посмотрела на ту сторону террасы и увидела, что Мерль внимательно за мной наблюдает. Он был все так же полностью одет — джинсы, сапоги, даже джинсовая куртка на голой груди, и шрам на животе блестел в свете луны как молния. Мы встретились глазами, и сила его взгляда, физический потенциал, дрожащий вокруг Мерля, заставили пошевелиться волосы у меня на затылке. Мне много лет приходилось иметь дело с опасными людьми и опасными чудовищами — Мерль принадлежал к обеим категориям. Если я смогу заставить его по-настоящему меня бояться, это будет отлично.
Калеб же начал сразу раздеваться вместе со всеми, и только мой протест, подкрепленный Мерлем, заставил его остаться в штанах. Он расхаживал по террасе босиком, сверкая колечками пирсинга в свете луны. Когда он глядел прямо на меня, кольцо в брови искрилось. А ходил он вокруг Черри, которая так и не оделась после купания вместе с Грегори. Высокая, не испытывающая от наготы неловкости, она просто не обращала на него внимания.
То, что он заметил ее наготу, было нарушением этикета оборотней. Наготу полагается замечать лишь тогда, когда тебя приглашают к сексу. В остальных случаях все прикидываются бесполыми, как Барби.
Зейн встал между Черри и кружащим Калебом и зарычал. Калеб засмеялся и отступил. Правильно. Не нужна мне еще одна головная боль в парде, а Калеба иначе не назовешь.
Доктор Лилиан стояла за мной, держа большой шприц наготове. За ее спиной стояли два охранника-крысолюда, Клодия и Игорь. Они меня удивили, когда на обратном пути в машине вооружились пистолетами. В лупанарии пистолеты запрещены, но для телохранителя это вещь незаменимая. Клодия засунула сзади за пояс десятимиллиметровую «беретту». Уже один этот факт показывал, насколько ее ладонь больше моей. Игорь надел наплечную кобуру с девятимиллиметровым «глоком». И то, и другое — оружие хорошее, и крысолюды обращались с ним умело. Рафаэль настоял, чтобы они остались со мной — на случай если у Джейкоба или его союзников возникнет мысль о превентивном ударе.
Клодия с Игорем стояли в классической позе телохранителя — руки сцеплены впереди, одна держит запястье другой. Поза свойственна мужчинам или спортсменам, но телохранители тоже ее любят. Будто держат себя за руку для уверенности.
Лица их ничего не выражали — они здесь были, чтобы защищать меня, а не Грегори.
Натэниел прислонился к перилам, одетый в шорты. Волосы его свешивались занавесом вокруг тела, еще не просохшие после ванны. Естественным путем они будут сохнуть еще неделю. Лицо Натэниела было безмятежным — почти дзеновское спокойствие, будто он истово верил, что я все устрою как надо. Из всех лиц это нервировало меня больше всего. Я привыкла, что меня боятся, но чтобы так тихо обожали — это еще предстоит привыкнуть.
Я опустила глаза на Вивиан — она все еще терлась о мою ногу. В глазах ее читался тот же страх, но еще и надежда.
Я погладила ее по щеке и улыбнулась ей:
— Сделаю, что смогу.
Она просияла. Вивиан всегда была красива, но когда она улыбалась, то будто выглядывала маленькая девочка, куда более радостная и свободная, чем Вивиан, которую я знала. Я очень ценила эту ее детскую улыбку, потому что видела не часто.
Я подошла к братьям. Стивен сидел на полу, держа на коленях голову Грегори, и смотрел на меня настороженно. Правой рукой он поглаживал Грегори спину, небольшими кругами, как гладят больного ребенка, приговаривая при этом, что все будет хорошо. По глазам Стивена было видно, что он в это не верит. Он не верил, что Грегори поправится, и это его пугало.
Я присела рядом и оказалась почти одного с ним роста. Встретив взгляд его светлых, требовательных глаз, я произнесла:
— Я его попытаюсь вылечить, Стивен.
Это Калеб, конечно, задал вопрос:
— Если Мика не смог его вылечить, почему ты думаешь, что у тебя получится?
Я даже не обернулась.
— Вреда не будет попробовать.
— Ты еще не встретила свое первое полнолуние, — напомнил Мерль. — Ты не сможешь исцелить его — пока что. Может быть, и никогда. Призыв к плоти для исцеления — талант редкий.
На Мерля я обернулась.
— Я не собираюсь призывать плоть. Я даже не знаю толком, как это делается.
— Тогда как ты будешь его лечить? — спросил Мерль.
— Мунином.
— Как же это призрак вервольфа будет лечить леопарда?
— Мне приходилось лечить леопардов мунином.
— Натэниела ты вылечила, — сказала Черри, — даже дважды, но больше никого.
— Если это действует на одного из вас, должно подействовать и на остальных.
Черри продолжала хмуриться.
— В чем дело?
— Ты лечишь с помощью Райны. Для нее все на свете — сплошной секс, и в этом смысле тебе желанен Натэниел. К Грегори тебя никогда не тянуло.
Я пожала плечами. Она озвучила почти те же сомнения, что были у меня, но когда свои сомнения слышишь вслух и от кого-то, они кажутся более серьезными. Я чувствовала себя и менее уверенно в том, что смогу, и более шлюховатой, потому что для исцеления нужна сексуальная тяга. Но свои моральные сомнения я переживу. Если я могу спасти и слух, и жизнь Грегори, то небольшое смущение — не слишком высокая за это цена.
Я глядела на Грегори, все еще свернувшегося в позе эмбриона на коленях у брата. Он держался за Стивена так, будто это была последняя надежная вещь во вселенной, и если выпустить ее из рук — пропадешь.
