Усомнившихся было не много, и их Морри «успокоил» без труда. Теперь он был достаточно силен для этого. После агитационной речи генерал довел до сведения офицеров, что каждому из них надлежит делать. Устно. Но каждый получил и письменный официальный приказ. После этого сомневающихся не осталось совсем. Все понимали, что значит подписание такого приказа для подписавшего в случае неудачи. И каждый, мало-мальски знавший заместителя командующего, не сомневался: по собственной инициативе он на такое никогда не решился бы.
Никто, ни один из полутысячи офицеров, не «учуял» Морри.
Ранним утром следующего дня, как и положено, под прикрытием авиации, одновременно с четырех направлений в город вошли танковые колонны. Первым из власть предержащих узнал об этом, как ни странно, начальник петербургской ГАИ. Вояки, доложили ему, потребовали сопровождения для безопасного прохождения колонн. Начальник чертыхнулся, но, уверенный, что происходящее санкционировано свыше, отдал нужное распоряжение.
В пять часов сорок минут петербуржцы были разбужены ревом пронесшихся над городом боевых самолетов. После этого многие вновь благополучно уснули, но часть из уснувших была опять разбужена. Рычанием танковых двигателей. Теперь уже надолго, поскольку танки двигались значительно медленнее самолетов. Но достаточно быстро, чтобы безвозвратно испортить недавно отремонтированные дороги и к назначенному времени блокировать всё, что следовало блокировать. Охрана административных учреждений армии не препятствовала. Слишком очевидно было силовое превосходство последней. Впрочем, милицию никто не разоружал. Что таить, очень многие из служителей правопорядка отнеслись к происходящему одобрительно. Поскольку нынешняя власть относилась к ним ничуть не лучше, чем к армейцам.
Еще пару лет назад кое-кто, возможно, и попытался бы сопротивляться… Но все – к лучшему. Никто из носящих форму в это утро не пострадал. Пострадавшие были – только среди гражданского населения. А гражданское население в промежутках между выборами никто не принимает в расчет.
В шесть часов сорок минут воины Морри заняли Смольный, а в шесть сорок пять в доме Стежня пробудился телефон. Звонила Людмила, одна из сотрудниц Игоева.
В шесть пятьдесят пять четверо находившихся в доме мужчин уже знали о том, что произошло в городе. И почти не сомневались, кто это сделал. Потому что ждали чего-то подобного. Не ждали только, что все произойдет так быстро.
– Что теперь делать? – спросил Ласковин. Стежень впервые видел Андрея таким растерянным.
– Ничего,– хмурясь, ответил Игоев.– Теперь – ничего. Через пару часов за нами приедут. И думаю, уже не байкеры. Ему нужно это.
– Может, вывезти и спрятать? – предложил Фрупов.
– Спрятать? От него?
– Тогда – уничтожить.
– Бессмысленно. Это уже ничего не изменит. Для нас. И для всех.
– Я одного не понимаю… – медленно проговорил Ласковин.– Почему – в Питере? Почему не в Москве?
– Хороший вопрос,– произнес Фрупов.– В самое яблочко. Теперь заварится красная каша! Может, ему это и надо?
– Не знаю,– ответил он.
Стежень слушал их как бы сквозь пелену. Омерзительная пустота в груди. И куча вопросов, на которые нет ответа. И самое скверное, полное отсутствие будущего. А будущее отсутствует только тогда, когда впереди – смерть.
Но когда исчезает будущее, вместе с ним исчезает страх.
Незаметно он выскользнул из гостиной, спустился вниз по лестнице, открыл стальную, покрытую вмятинами дверь, вошел и запер ее за собой.
Затем, без каких-либо эмоций, действуя, словно автомат, вынул из морозильника коричневые останки, взял небольшой кусочек и поместил в шаровую мельницу. Сев на стул, он молча и бездумно глядел перед собой, пока твердые шары истирали в порошок вечную плоть. Громко и бездумно…
– Глеб!
– Марина!
«Я же запер дверь!» – мелькнула лихорадочная мысль.
– Маринка! Как ты…
Она прижала палец к его губам:
– Здесь. Я ждала. Глебушка…
– Не отговаривай меня.– Стежень погладил мягкие светлые волосы (может быть, в последний раз), вдохнул их запах…
– Я понимаю… Я только побуду с тобой…
– Нет!
– Да… – почти шепотом.
Стежень нежно отстранил ее от себя. Исхудавшее осунувшееся лицо, тени вокруг глаз, отчего глаза кажутся еще больше, царапина на круглом подбородке…
– Я не могу жить без тебя,– тихо сказала Марина.
Спокойствие и решимость.
– Ты понимаешь.
– Да,– ответил Стежень,– понимаю. Хорошо. Оставайся.
Марина, привстав на носочки, коснулась его губ, быстро, почти мимолетно, выскользнула из его объятий и пристроилась у стола. Ни звуком, ни жестом она не напомнила о себе, пока Стежень ссыпал в чашку радиоактивный порошок, размешивал его, настраивал себя, отрешаясь от всего, кроме грядущей схватки.
Так же тихо и неподвижно сидела она, когда Стежень в три глотка влил в себя яд. Молча, не шелохнувшись. Только смотрела, как…
…мостовая, вертясь, стремительно летела навстречу. Стежень выбросил руки, успел осознать: слишком высоко, слишком быстро…
«Стой!»
Мгновенное осознание – и он стоит на выпуклых булыжниках, ощущая, как медленно уходит из тела испуг, вызванный стремительным падением.
Замок не изменился. Те же грубые бурые камни, те же стены, расчерченные полосами серого мха. Запах тлена и сырости и мутная взвесь вместо неба. Ничего не изменилось.
И не могло измениться. Это ведь только твое представление, Стежень!
Да! Да! Да!
Стежень «увидел» Ласковина. Андрей стоял боком к нему. В правой руке – пистолет, левая – под правой. Но дело было не в пистолете, а в том, как он стоял.
Мохнатое всклокоченное существо скатилось вниз со ступеней замка. Оно надвигалось с невероятной быстротой и вырастало тоже с невероятной быстротой, вырастало, накатывалось, как огромный шар. Глеб не успевал, не успел ничего сделать, единственное – повторить позу Ласковина, хотя бы и без пистолета. Стежень вскинул сомкнутые руки… И существо, уже вздыбившееся, нависшее над ним,– подалось назад…
Морри-разум наконец увидел врага у ворот своего терема. Тот все-таки рискнул и явился. Наконец-то. Морри-разум устал ждать. Он ждал долго и больше ждать не собирался. Ничтожная фигурка в круге ржавой, враз пересохшей травы. Это его враг? Это – враг?! Морри-разум гулко расхохотался и неспешно двинулся вниз. Врата сами распахнулись перед ним и сами закрылись за его спиной. Морри-разум медленно и торжественно спустился вниз, ступень за ступенью. И с каждой ступенью в облике Морри-разума проступал Бурый. Человечишка растерялся. Он выглядел жалко. Он не пытался напасть. Не пытался защищаться. Морри-разуму даже стало немного обидно. Он жаждал победить в схватке, а не раздавить червяка. Он перестал быть Морри. Он стал Бурым!
