– Да-а-а… – подозрительно протянул старик. – Но ее здесь нет, живет с мужем и детьми в Тосно…
– Я знаю. И хочу кое-что для нее передать, – сказал Граев и опустил руку в карман.
Топор со свистом рассек воздух.
Прозрачный пакетик лежал на столе. Небольшой, квадратный. Внутри – бухточка белесой проволоки. Надпись извещала, что это – стоматологический припой ПСрЦ-37, весом в сорок грамм, предназначенный для пайки протезов. О стрельбе им из дробовиков и другого оружия – ни слова.
Старик смотрел на лежащий между ними пакетик и молчал. Увидев, что Граев достал из кармана, он с размаху всадил топор в стоявшую на плахе чурку, снял брезентовые рукавицы, провел гостя в дом и усадил за стол – все молча.
Молчание затягивалось, и Граев, приподнявшись, неловко стянул пиджак, оставшись в рубашке с короткими рукавами. Положил на стол искалеченную правую руку – было видно, что страшные раны оставлены клыками. Спросил просто и буднично:
– Давно вы на него охотились?
Старик закончил изучать рваные шрамы и ответил так же просто:
– С прошлого лета.
– …«Скорую» – и в больницу. Я чуть оклемался – им про капканы… да где там, за бред посчитали. И попался ведь – хоть и варнак… дом поджег на Тополиной, с людьми, с детишками… но все равно… Больше с этими железками не охотился. Да и тяжело – поди-ка четыре пуда железа расставь по разным местам уже затемно, а утром собери до рассвета… И упырь этот, живорез, исчезал порой – то на неделю, то на месяц… Уж думаешь – все, избавил Бог, – ан опять ночью воет…
– Кому-нибудь рассказать, позвать на помощь не пробовали?
– Да уж, рассказал… Зятю. Крепкий вроде мужик, охотится у себя в Тосненском районе. На медведя, на кабана ходит… За шавкой одичавшей на охоту звать как бы стыдно… сказал ему осторожно, что тварь не от Бога явно, что пуль не боится…
Старик замолчал. Граев не торопил его. История разворачивалась удивительная, и Марин многое угадал. У зверя на самом деле было здесь постоянное логово, даже несколько, и действительно, после несчастного Саши в Александровской произошло одно-единственное нападение – была растерзана и сожрана корова старика.
Хотя старик и не имел возможностей Граева по сбору информации – слухи о растерзанных людях до него дошли. И он почти не сомневался, чьих это клыков дело…
– Ну, в общем, покивал мне зять, посочувствовал, обещал подъехать, как дела позволят. А приехала Нинка… дочка, значит. Тяжело, говорит, вам, папаша, хозяйство тут вести, вдовому да одинокому… А у нас возле Тосно пансионат есть шикарный, лес сосновый рядом, речка… чтобы старикам, значит, век доживать вместе веселее… И к нам поближе… Хрен там лес, интернат это был, психоневрологический. Потом узнал – она и покупателя на дом уже приискивала… Зарекся с тех пор рассказывать… Сам решил… Все байки про перекидышей вспомнил… наши, сибирские… Вон – в сенях колья стоят осиновые… десятка три осталось… хоть малину подвяжу, что ли… воды святой канистра – в Софии… это собор здесь, в Пушкине…
– Я знаю…
– …В Софии как на дурака смотрели, когда брал… Вода, кстати, помогала немного… Водой места политые он обходить старался… ну, если не напуган, не разозлен…
Понятно, подумал Граев, святая вода кишит ионами серебра – чуял смертельный для себя яд… Словно подтверждая его слова, старик сказал:
– Чутье дьявольское было… Куда там собаке. Поначалу-то, нестреляный да непуганый, так и пер на рожон… а потом, с зимы где-то, никак не подпускал на выстрел… А видел в темноте плохо, не волчьи глаза, совсем не волчьи… Мнится мне, потому они, перекидыши, в полнолуния чаще и разбойничают… Как его взял? Флажков не натянешь, загонщиков не пустишь… Днем залил водой все вокруг, святой – две канистры, тонкой струйкой… вместо флажков, значит. А сам на лазу встал. Думал, может, не выйдет… он редко выходил… Вышел.
– Как подпустил так близко? Почему не почуял?
– Чабрец. Старое средство… Вечером в баню сходил… одежду, сапоги – все новое, густым отваром чабреца пропитал, высушил… с ружья всю смазку снял – и тоже чабрецом… Не ел, не пил после бани – только чабрец сухой жевал… Ну и… Выстрелил – упал, гад, забился… не успел новый патрон вставить – поднялся, ушел… Не стал я тропить ночью, с фонарем… а утром опять сердчишко прихватило… К вечеру отлежался… поковылял помаленьку – добить-то надо… непорядок – такого подранка оставлять… Дошел до лежки…
– Был я там…
– Значит, видел шерсть сброшенную… Я ведь до конца не верил, что перекидыш это… хоть и пули не боялся, и вообще… Думал – мало… ли тварей на свете… Дальше по следу пошел – милиция, оцепление… Утром слух: человека убили… Человека, ха…
– Был он человеком. Когда-то. И, думаю, не виноват в том, что случилось…
– Это что, я – убийца? Человека убил? Которого спасти можно было?
– Нет. Убили его давно. В прошлом мае. Вы упокоили труп. Ходячий. Опасный. Убивающий всех на пути.
– Откуда ж такие берутся?
Граев не стал отвечать. Достал из кармана диктофон и приставку, поставил на стол.
– У него осталась жена. Вдова. Первый, кого он убил, – ее сын от первого брака. Она до сих пор не верит, что муж – убийца. И правильно. Это был не он. Не человек. Я сам не уверен до конца, стоит ли ей все это знать. Наверное, стоит… Вот диктофон, а эта штука искажает голос до неузнаваемости… Можете нажать эту кнопку и рассказать все, что было… Коротко, без имен, самую суть. А можете не рассказывать… Решайте.
Старик долго молчал.
Нажал узловатым пальцем на клавишу и заговорил глухим голосом:
– Началось с того, что у меня сожрали корову…
Граев размашисто шагал к вокзалу (на этот раз добирался в Александровскую своим ходом, не желая оставлять никакого следа к старику). Запись его рассказа он решил никому пока не демонстрировать, оставить на самый крайний случай.
А вот с собранными образцами волос и слизи Марин пусть поработает – тихонько, без официальных каналов, используя личные связи. Вместе с уцелевшими тканями мозга это уже улики – в три случайно наложившиеся патологии у одного человека поверить гораздо труднее. Это уже доказательство, а если доктор раскопал чего-либо в своей библиотеке… Посмотрим, посмотрим… Грамотно уничтожать все до одной улики – целое искусство. Посмотрим, ребята, как вы им владеете.
Но сначала надо встретиться с Мариным.
Доктор Марин был убит около полуночи: вечерняя прогулка по проспекту Гагарина, случайная встреча (ищущая на бутылку шпана?), возможно, грубо потребовали денег. Марин, мужик здоровый и крепкий, не стерпел, ударил (суставы двух пальцев в кровь разбиты) – и получил заточку в сердце. Грубо сделанную из треугольного напильника заточку – раны от такой весьма опасные и болезненные, не закрываются и не заживают долго…
