Может, и правда нужна?
Нет, чушь, он видел то, что видел. Но домовой мог убраться по вентиляции в другую квартиру – Игорь наверняка испугал его, возможно, сильнее, чем испугался сам.
Игорь безотчетно тер щеки и уши, которые горели от прикосновений гипсовых ручек, и вдруг застыл.
Как… как он назвал существо из вентиляции?
Он щелкнул выключателем, но, испугавшись чего-то, тут же выключил.
Домовой. Он назвал его домовым.
Игорь двинулся прочь от двери в ванную.
Он все-таки сбежал.
Побродил по району, путано думая о том, что видел в ванной. Может, все-таки показалось… А что, всякое ведь бывает, а тут еще трения с Катей, этот чертов альбом, платье, сапожки… нет, ну откуда они у нее? Зачем? По квартире расхаживать? Упрекать его – это запросто, а прислушаться в мелочах…
Зарядил противный дождик. Игорь спрятался под капюшоном толстовки. Не заметил, как вышел к стеклянному кубу новенького офисного здания. Поднял голову. На каком этаже работает Катя? Не там ли, где открыта на проветривание огромная стеклянная панель?
Он сел на лавку недалеко от главного входа и закурил, пряча сигарету в кулаке. Мыльно пахли акации, в ветвях роился мелкий дождь. Под люком шумела предательница-вода.
– Ты же не веришь в эту хрень с домовыми?
Кривое отражение в зеркальном волнистом фасаде не отвечало.
Сигареты закончились. Закончился и дождь. Озябший Игорь с бараньим упорством ждал на лавочке.
Катя вышла через сорок минут после окончания рабочего дня. Выпорхнула из «стекляшки» в компании пиджачно-брючных коллег. До Игоря долетел ее беззаботный смех, от которого что-то загустело и поднялось в желудке. Высокий позер в светлом костюме размахивал руками – в правой была Катина сумочка – и увлеченно рассказывал, наверняка какую-то пошлость или глупость, а Катя некрасиво заливалась смехом, то и дело хлопала его по руке. Ага, ага, дома у нее вечно настроения нет, а тут сама Мисс Веселье…
Игоря она не заметила. Компания направилась к пешеходному переходу. Он сильнее натянул капюшон, поднялся и пошел следом.
Компания разделилась: двое сели в темно-синий «бумер», Катя и позер свернули направо. Позер по-прежнему нес ее сумочку. Часто поглядывал на Катю сверху вниз и широко улыбался. Гнида.
Теперь что-то рассказывала она. Жаловалась на свою скучную жизнь? Не похоже. Щебетала радостно, аж противно. Наверное, поэтому и попрекает его вечно, чтобы прикрыть шашни на работе.
Позер хотел взять ее под локоть – Игорь напрягся, чуть было не рванул к наглецу, – но Катя как бы невзначай оттолкнула его руку, правда, странно заулыбалась и продолжила чирикать.
Они остановились на углу жилой многоэтажки. Игорь отступил под козырек тату-салона, чтобы его не заметили. Хотел досмотреть эту сцену до конца. Узнать, с чем имеет дело. Смеющееся лицо Кати казалось порочным и чужим. Жесты и мимика позера были манерными – Игорь, случалось, высмеивал при Кате таких типчиков, а она защищала. Может, и этот из петушков?
Позер подал ей сумочку, но не отпустил, когда Катя взялась за ручки, и они недолго перетягивали аксессуар, молчаливо улыбаясь друг другу. Позер сдался, Катя повесила сумочку на сгиб локтя, снова посмотрела на коллегу, подняла руку и быстро коснулась его щеки. Совсем не дружеский жест.
Игоря замутило от злости. Он никогда не контролировал Катю, не проверял телефон, не ревновал попусту… Выходит, зря?
Что, на хрен, значит этот мелодраматичный жест? Что, вашу мать, он значит?!
Взгляд Игоря затуманился, и он пропустил момент прощания. Катя виляла бедрами в сторону дома (его, Игоря, дома, не ее!). Позер стоял, глядя ей вслед, потом развернулся и размашисто пошагал в сторону арки.
Игорь потянулся за сигаретами, но нащупал в карманах лишь упаковку жвачек и зажигалку.
– …Что это за хрен с горы? А?!
– Да брось. Просто коллега…
– Просто? И ты его просто за лицо трогаешь?! Сумочки твои он таскает?!
– У него проблемы…
– Какие, сука, проблемы?! Бабы чужой не хватает?
– Игорь, остановись… Потом стыдно будет.
– Мне? Стыдно?! А тебе не стыдно?! Сколько раз он здесь был, а?!
– Да что ты несешь. Сам дома все время…
– Ой, как жалко! Хахаля в дом некогда привести, только по углам обжиматься!
– Не ори на меня.
– Что, сказать нечего?! А сапожки эти, которые прячешь… платье… тоже для него припасла?!
– Какие… Да я хотела… Ты что, рылся в моих вещах?
– Они лежат в моем шкафу! В моей квартире! На которую вы с твоей мамой рты раззявили!
– Все, хватит…
– Точно! Хватит! Собирай свое шмотье и вали к маме!
Он плохо запомнил детали той страшной ссоры. Слепая ревность сделала его пристрастным. Помнил, как распахнул шкаф и стал швырять на пол ее одежду. Помнил, как хлопнула дверь.
Катя ушла, забрав сумочку и пальто.
Про домового он вспомнил, когда ворвался в ванную и, пустив в раковину воду, сунул под холодную струю пылающее лицо. Вспомнил – и дернулся от ванны, впечатался плечом в шкаф-пенал, порывисто вскинул голову.
В вентиляционном канале никого не было. Не было и решетки – значит, он это не выдумал, во всяком случае, не все. Но ведь так и работает воображение, верно? Берет реальные детали, например отвалившуюся решетку, и додумывает остальное…
Игорь осторожно подался вперед и заглянул в ванну.
Решетка с вентилятором никуда не делась. Но теперь рядом с ней лежали пластмассовые ноги игрушечного робота. Они испугали Игоря – и в то же время обнадежили. А вдруг ребенок крикуньи сунул половинку робота в шахту и сквозняк каким-то образом задул игрушку в его квартиру? Бред… Как такое возможно? Как ребенок мог достать до вентиляции? И как быть с существом, которое Игорь видел в канале, которое держало его за голову, рассматривая своим розовым глазом?
Но мозг продолжал цепляться за абсурдную теорию, затем споткнулся, забуксовал. Игорь пытался подобрать убедительные слова. Какой-то приступ паранормального… парапсихического…
В раковину лилась вода, летели брызги.
Он закрыл кран. Принес с лоджии тюбик универсального клея, густо намазал решетку по краю, забрался на ванну и прижал к отверстию. Провода соединять не стал.
За окнами быстро темнело. Игорь поужинал холодными макаронами и вареной колбасой. Включил телевизор. Полежал на диване, пялясь в экран. По «Хистори» закончилась программа «Между молотом и наковальней», началась «Хватай не глядя». Он бездумно пощелкал каналы. Остановился на документалке о блокаде Ленинграда. Голос за кадром усыплял. Ледовую дорогу через Ладожское озеро называли «дорогой смерти», а не «жизни», как приукрасили позже историки. Обстрелы немцев, снег, прожорливые полыньи. Одна женщина сошла с ума, когда идущая впереди машина с детьми провалилась под лед, а ее машина объехала полынью и, не остановившись, умчала в метель…
Игорь то и дело брал в руку правый леопардовый сапожок, крутил, держа за высокий каблук. На что надеялся, оставив его в заложниках? Косился на смартфон – не пришло ли сообщение от Кати. Подмывало написать самому. Что-нибудь обидное. Что-нибудь примирительное. Что-нибудь… Может, о произошедшем в ванной? Нет, эта странность только между ним и квартирой – Катя здесь лишняя, словно квартира не доверяла ей, не приняла ее.
Ночью пришло раскаяние, в котором он не мог разобраться. Потом захлестнул прилив злости.
А потом панический страх.
