– Как зовут ребенка? – спросила Эф.
– Лайлани Клонк, – Микки произнесла имя и фамилию по буквам… и решила не объяснять, что имя – выдумка сошедшей с ума матери девочки. История и без подробностей была более чем сложной.
– Вы знаете ее возраст?
– Ей девять.
– Имена и фамилии родителей?
– Она живет с матерью и отчимом. Мать называет себя Синсемиллой, – Микки продиктовала имя по буквам.
– Что значит… называет себя?
– Не может это быть ее настоящим именем.
– Почему нет? – Эф смотрела на клавиатуру, над которой застыли ее пальчики.
– Это название очень сильной травки.
На лице Эф отразилось недоумение.
– Травки?
– Вы знаете… «дури» – марихуаны.
– Нет, – Эф достала из коробочки бумажную салфетку, протерла мокрую от пота шею. – Нет, я не знаю. Не могу знать. Мой самый сильный наркотик – кофе.
С таким ощущением, словно ее только что вновь судили и опять признали виновной, Микки ответила, стараясь сохранять спокойствие, во всяком случае, в голове:
– Я не употребляю наркотики. И никогда не употребляла.
Она не лгала.
– Я не полисмен, мисс Белсонг. Насчет этого вы можете не волноваться. Меня интересует только благополучие ребенка.
Эф могла провести расследование с решительностью крестоносца только в одном случае: если бы поверила Микки и, поверив, почувствовала бы установившуюся между ними связь. Пока же у них не находилось ничего общего, за исключением принадлежности к женскому полу, а этот зыбкий фундамент не гарантировал прочности отношений.
По полученному в тюрьме опыту Микки знала, что точки соприкосновения между двумя незнакомыми женщинами находятся очень легко, если разговор заходит о мужчинах. И зачастую можно добиться сочувствия, высмеивая мужчин и их самодовольство.
– Многие мужчины говорили мне, что наркотики расширяют горизонты сознания, но, судя по ним самим, от наркотиков только глупеют.
Наконец Эф оторвала глаза от компьютера.
– Лайлани должна знать настоящее имя матери.
Лицо и глаза Эф оставались непроницаемыми, словно у манекена. В них читалась пустота и отказ выразить хоть какие-то эмоции, отчего казалось, что их обладательница испытывает глубокое презрение к женщине, сидящей по другую сторону стола.
– Нет. Лайлани не слышала, чтобы ее мать называла себя иначе. Только Синсемиллой. В отношении имен эта женщина очень суеверна. Она думает, что тот, кто знает настоящее имя человека, приобретает над ним власть.
– Она сама сказала вам об этом?
– Да, мне сказала Лайлани.
– Я про мать.
– С матерью я не разговаривала.
– Поскольку вы пришли сюда, чтобы сообщить, что ее ребенку грозит какая-то опасность, могу я предположить, что вы хотя бы встречались с ней?
Срочно укрепив дамбу, которую уже прорывала злость, закипевшая от замечания Эф, Микки ответила:
– Встречалась с ней однажды, да. Она была действительно странная, накачавшаяся наркотиками. Но я думаю, что…
– Вы знаете ее фамилию? – спросила Эф, вновь обратив внимание на компьютер. – Или она просто Синсемилла?
– Ее фамилия по мужу Мэддок. Эм-э-дэ-дэ-о-ка.
Ровным голосом, без малейшей обвинительной нотки, Эф спросила:
– Вас связывают какие-то отношения?
– Простите?
– Вы ей не родственница, скажем, по мужу?
Капелька пота поползла с левого виска Микки. Она вытерла ее рукой.
– Как я уже говорила, я видела ее лишь однажды.
– Не встречались с парнем, с которым встречалась она, не дрались из-за бойфренда, не встречались с ее бывшим дружком… не было у вас общих знакомых или конфликтов, о которых она обязательно упомянет, когда я буду говорить с ней? Рано или поздно все выплывет наружу, уверяю вас, мисс Белсонг.
Кошки наблюдали за Микки, Микки таращилась на Эф, Эф предпочитала смотреть на дисплей.
Теперь Микки входила в число невежественных, жестоких, глупых людей, о которых Эф упомянула чуть раньше, в число отребья, заставившего ее увешать стены постерами с кошками. Может, в эту категорию Микки перешла благодаря висящей на ней судимости. Может, сама того не заметив, чем-то оскорбила Эф. Может, просто не сложилось. Но, какой бы ни была причина, она попала в черный список Эф, записи в котором, Микки это чувствовала, делались несмываемыми чернилами.
Наконец Микки собралась с духом, чтобы ответить:
– Нет. Наши пути с матерью Лайлани нигде не пересекались. Меня тревожит судьба девочки, ничего больше.
– Имя отчима?
– Престон.
Вот тут в лице Эф что-то дернулось. Она оторвалась от компьютера и посмотрела на Микки.
– Вы говорите про того самого Престона Мэддока?
– Наверное. До вчерашнего вечера я ничего о нем не слышала.
Брови Эф изогнулись.
– Вы ничего не слышали о Престоне Мэддоке?
– Я еще не успела почитать о нем. По словам Лайлани… ну, точно я не знаю, но вроде бы его обвиняли в убийстве нескольких человек, но каким-то образом ему удалось вывернуться.
Легкий налет удивления быстро исчез с лица Эф, на которое вернулась маска бюрократической нейтральности, но ей не удалось изгнать из голоса нотки осуждения.
– Его оправдали, мисс Белсонг. В двух независимых судебных процессах признали невиновным. Так что про него не скажешь, что ему удалось вывернуться.
Микки вновь оказалась на краешке стула, вновь в положении просительницы, но на этот раз не расправила плечи и не подалась назад. Облизнула губы, обнаружив, что они соленые от пота. Ее охватило отчаяние.
– Мисс Бронсон, мне неизвестно, в чем его признали невиновным, но я знаю, что есть маленькая девочка, которой пришлось многое пережить, и теперь она в ужасном положении. Кто-то должен ей помочь. Возможно, Мэддок не делал того, в чем его обвиняли, пусть так, но у Лайлани был старший брат, которого теперь нет. И если она говорит правду, если Престон Мэддок убил ее брата, жизнь девочки тоже в опасности. И я ей верю, мисс Бронсон. Думаю, вы ей тоже поверите.
– Убил ее брата?
– Да, мэм. Так она говорит.
– Значит, она видела убийство?
– Нет, своими глазами она не видела. Она…
– Если она этого не видела, как она может знать, что произошло?
Микки изо всех сил старалась сохранить спокойствие.
– Мэддок ушел с ним и вернулся без него. Он…
– Ушел куда?
– В лес. Они…
– В лес? Здесь с лесами не очень.
– Лайлани говорит, что это произошло в Монтане. В каком-то месте, где видели НЛО…
– НЛО? – Как птичка, строящая гнездо и вырывающая нитки из обрывка ткани, Эф безжалостно клевала историю Микки, только желание что-либо построить у нее отсутствовало. Просто ей хотелось разодрать ткань рассказа на отдельные нити. И теперь, следуя своей цели, она ухватилась за НЛО. Глаза стали такими же зоркими, как и у ястреба, замечающего мышь с высоты в тысячу футов. И если бы не самоконтроль, следующие два слова вылетели бы птичьим криком холодной радости. – Летающие тарелки?
