– Ну да, но… она же не реальная.
– Скажи, что ты видела.
– Она… Ты всерьез спрашиваешь?
– Всерьез.
– Ну… я бы сказала, красивая.
– Насколько?
– Что – насколько?
– Насколько красивая?
– Очень. Ну, я не знаю, красивая, она и есть красивая. Можно сказать, совершенство. Только я не понимаю, чего ты…
– Цвет волос, цвет глаз?
Присцилла раздраженно закряхтела:
– Чего ты прицепился?
– Ты мне сказала…
– Ну сказала, сказала – больше-то некому. Скажи я кому другому, меня в психушку упекут. Да и тебе-то зря сказала. Ладно, всё, закончили.
– Пиппи…
– Всё, Джейкоб.
– Значит, красивая. Ладно.
– Она как будто сердилась. – И тут Пиппи Нортон, умница и лихой коп, расплакалась: – Она как будто ревновала.
Она свернулась калачиком, он поглаживал ее по спине и ласково приговаривал: конечно, надо обо всем забыть. Убеждал ее и себя. Потом перевел разговор на расследование. Чтобы ее ободрить, перечислил, как много они вместе сделали. Она обещала дожать Скотланд-Ярд. Он сказал, что пришлет ДНК-анализы. Теперь они были не жертвы галлюцинации, не осрамившиеся любовники, но деловитые копы. Прощание их было сердечным, скрепленным негласной договоренностью никогда не вспоминать о том, что случилось.
– Это незабываемое знакомство, – сказала она.
– Полностью согласен.
– Будешь в наших краях – непременно дай знать.
– Только сперва дезинфектора вызови.
– Первым делом, уж поверь.
В хостеле Джейкоб, подсвечивая себе мобильником, собрал пожитки. Соседи заворчали и накрылись подушками.
Холл был пуст. Джейкоб сел в компьютерную кабинку и раскрыл блокнот с текстом пражского письма. Пришлось помучиться. Он беспрестанно справлялся в онлайновых словарях и додумывал отсутствующие слова.
Махараль питал склонность к аллюзиям, и трудно было понять, где заканчивается его собственная мысль и начинается цитата из Писания. Список первоисточников удлинялся. Стук клавиш – очень одинокий звук.
Около пяти утра он закончил перевод.
С Божьей помощью
20 сивана 5342 г.[60]
Мой дорогой сын Исаак.
И благословил Господь Исаака и да благословит Он тебя.
И как радуется жених невесте, возрадуется о тебе Бог твой. Ибо глас ликования и глас веселья на улицах Иудеи. И посему я, Иегуда, воздаю хвалу Ему.
Истинно говорю: и кто обручился с женою и не взял ее, тот пусть идет и возвратится домой. Пусть идет и возвратится к жене своей.
Но не забудем, что глаза наши видели все деяние Господне великое, которое Он содеял. А когда сосуд, который делали мы из глины, не удался в руках наших, то горшечник сделал из нее снова другой сосуд, какой ей заблагорассудилось. Разве гончар наравне с глиной? Возможно ли, чтобы сказало изделие о сделавшем его: «Он не сделал меня» – и творение сказало о творце своем: «Он не разумеет»?
Не дай же сердцу своему ослабеть, не ведай страха, не дрогни.
Ибо по правде мы возжелали благодати; Господь лишил нас милости Своей.
Благословляю, Иегуда Лёв бен БецалельДжейкоба потряхивало. Он спрятал листок с переводом в карман и пошел выписываться.
Портье спросил, понравилось ли ему в Оксфорде.
– И да и нет, – ответил Джейкоб.
– Надеюсь, больше да.
Джейкоб протянул белую кредитную карту:
– Слишком сильно сказано.
Они ждали его на выходе с таможенного контроля.
Субач цапнул его сумку:
– Позвольте мне.
Под знойным лос-анджелесским солнцем поплелись к автостоянке.
– Как мило, что вы меня встречаете, – сказал Джейкоб.
– Фирменная доставка пассажиров, – ответил Шотт.
– Америка вас принимает с распростертыми объятьями, – сказал Субач. – Как долетели? Вам кино показывали?
– «Кунг-фу Панда 2».
– Понравилось? – спросил Шотт.
– Меньше, чем первый мультик.
– Продолжения всегда хуже. – Субач нажал кнопку лифта.
– Надеюсь, вам было что почитать, – сказал Шотт.
Джейкоб пожал плечами. Почти весь полет он просматривал свои записи и пялился в альбомную страницу, приучая себя к взгляду Перната. Потом от корки до корки прочел журнал, торчавший из кармана сиденья, разгадал кроссворд и судоку, пролистал рекламный каталог. Даже когда все чтиво закончилось, он не взглянул на письмо и перевод.
Спокойный полет, никакой турбулентности, все безмятежны, но салон как будто вращался, бесконечно сжимаясь.
Джейкоб всасывал сухой самолетный воздух, распускал ремень безопасности, следил за точкой на экране, пересекавшей Атлантику, трогал след на губах, оставленный жуком, всякий раз поднимал палец, заслышав дребезжанье, возвещавшее прибытие тележки с выпивкой, и был признателен стюардессам, которые, не выказывая осуждения, продавали ему очередную восьмидолларовую бутылочку «Абсолюта».
Видимо, нервный пассажир.
Они вышли из лифта и по бетонному полу в масляных пятнах направились к машинам, выстроившимся, точно ливрейные лакеи. Брелоку Шотта ответила длинная белая «краун-вика» без номеров, с тонированными стеклами.
Увидев в них свое отражение, Джейкоб вздрогнул: пророк с безумными глазами и пятидневной щетиной.
Он потянулся к дверце, но та открылась сама, явив Майка Маллика, бамбуком раскинувшегося на многоместном сиденье.
Маллик похлопал по кожаной подушке:
– Залезайте, детектив.
В машине было сумеречно и прохладно, кондиционер работал на полную мощь. Шотт втиснулся в беспросветный поток автомобилей.
– Что у вас с губой?
– Простите?
– Обожглись?
Джейкоб непроизвольно облизал губы. Их уже не покалывало, но посредине запеклась корочка.
– Пицца, – сказал он. – Поспешишь – людей насмешишь.
– М-да. Лихо вы попутешествовали.
– Я старался экономить, сэр.
Маллик отмахнулся:
– Это неважно.
– Нет чтобы раньше сказать! В следующий раз поселюсь в «Рице».
– В следующий раз?
– Если возникнет необходимость, сэр.
На переднем сиденье хихикнул Субач.
– Однако вы не зря съездили, – сказал Маллик.
– Вы были правы, сэр. Весьма познавательно.
– Славно, славно. Поведайте, что вы узнали.
Из отчета, облагороженного в угоду здравомыслию, выпали происшествие на чердаке, полтора часа в подвале научной библиотеки Рэдклиффа, незадавшееся совокупление с Нортон и новый шестиногий дружок.
Красивая.
Она как будто сердилась.
Она как будто ревновала.
Кажется, рапорт слегка разочаровал Маллика, хотя, возможно, его просто огорчала сама жизнь.
