Во время этого тягостного монолога ее руки не находили себе места, они то показывали на стены, то теребили платье, то обнимали плечи, словно те все еще болели в тех местах, где Татьяну держали Сумеречные охотники, когда она рвалась к своему сыну, то вертели в пальцах большой, богато украшенный медальон на шее. Магнусу показалось, что он мельком увидел в медальоне тот же портрет.
Если Джесс Блэкторн умер в шестнадцать лет, то с тех пор прошло уже девять лет, хотя матери скорбят по безвременно ушедшим детям до конца своих дней.
– Я знаю, сколько вам пришлось страдать, миссис Блэкторн, – как можно мягче сказал Магнус, – но вместо того, чтобы мстить, подумайте лучше о том, что очень многие нефилимы стремятся вам помочь… стремятся облегчить вашу боль.
– Да? И кого же ты имеешь в виду? Уильяма Эрондейла? – Каждый звук в устах Татьяны сочился ненавистью. – Я скорбела по своему умершему ребенку, а они надо мной глумились, ожидая от меня еще каких-то действий и поступков. Но скажи мне, что я еще могла сделать? – Глаза Татьяны стали огромными, в них было достаточно боли, чтобы разрушить Вселенную. – Скажи мне, колдун! Или, может, мне ответит Уильям Эрондейл? Пусть хоть кто-то скажет, как мне поступить, ведь я всегда делала то, что от меня требовали. Мой муж мертв, отец мертв, братья от меня отвернулись, дом разграблен, спасти моего сына нефилимы не смогли. Я была такой, какой мне велели, и в награду за это моя жизнь обратилась в прах.
Даже не заикайся о том, чтобы облегчить мою боль. Боль – это последнее, что у меня осталось. И не говори, что я тоже Сумеречный охотник. Я отказываюсь быть такой же, как они.
– Отлично, мадам, вы с предельной ясностью изложили свою ненавистническую по отношению к нефилимам позицию, – взяв себя в руки, сказал Магнус. – Единственное, чего я не понимаю, – это почему вы решили, что я помогу вам.
Магнус был кем угодно, только не дураком. Смерть Сумеречных охотников явно не была самоцелью. Если бы Татьяна просто жаждала крови, она бы не нуждалась в Магнусе. Обратиться к колдуну она могла лишь в том случае, если собиралась использовать отнятую у нефилимов жизнь для магических ритуалов – самых зловещих из известных, – и тот факт, что ей было известно об этих ритуалах, красноречиво говорил о том, что она уже не впервые прибегала к черной магии.
Боль выела эту женщину изнутри, как укрывшийся в животе волк, но зачем ей была нужна черная магия – Магнус не знал. Ему было неведомо, с какой целью Татьяна использовала магическую силу в прошлом, и, конечно, он не собирался наделять ее могуществом сейчас, когда это могло привести к катастрофическим последствиям.
Татьяна нахмурилась и на мгновение стала вновь похожа на избалованную дочь Бенедикта Лайтвуда.
– Почему? Потому что я тебе щедро заплачу, – сказала она.
– Вы полагаете, что за деньги я могу убить кого угодно?
Татьяна махнула рукой:
– Да ладно тебе, колдун, не пытайся торговаться, изображая из себя овечку. Можно подумать, я поверю, что для тебя имеют значение мораль или нежные чувства. Назови любую цену, даже самую высокую, и покончим с этим. Ночные часы для меня поистине бесценны, и тратить их на таких, как ты, у меня нет никакого желания.
Самым страшным была небрежность, с которой она все это произнесла. Татьяна хоть и была, по всей вероятности, безумна, но в данном случае не бредила. Она просто отталкивалась от принятого в среде нефилимов факта: обитатели Нижнего мира столь продажны, что искать у них сердце бессмысленно.
Разумеется, подавляющее большинство Сумеречных охотников считали его низшим сортом, которому до детей Ангела было так же далеко, как обезьяне – до человека. Подобных ему презирали, использовали, а затем выбрасывали, стараясь не иметь с ними дел, как с чем-то омерзительным.
Когда-то он помог Уиллу Эрондейлу. Но и тот пришел к нему не как к другу, а как к колдуну. Даже лучшие из нефилимов не очень-то отличаются от остальных.
– Позвольте повторить то, что однажды, хоть и в совершенно другом контексте, я сказал Екатерине II: «Моя прекрасная дама, купить меня вы не в состоянии, поэтому окажите любезность, оставьте эту лошадку в покое». Доброй ночи.
Отвесив поклон, Магнус поспешно вышел из комнаты. Уже в коридоре он услышал, как Татьяна, перекрывая грохот захлопнувшейся двери, скрипучим голосом выкрикнула: «Ступай за ним!» Поэтому, услышав позади себя шаги, он не удивился.
Поступь Грейс была легкой, как у ребенка. Он оглянулся. Глаза на фарфорово-чистом личике превратились в два серых провала, в два бездонных озера, в которых затаились сирены. Девушка не сводила с Магнуса спокойного, пристального взгляда, и он снова вспомнил Камиллу.
Его поразило, что Грейс, которой на вид было лет шестнадцать, в хладнокровии могла посоревноваться с вампиршей, прожившей не одну сотню лет. За этой холодностью, подумал он, должно что-то скрываться. Но что?
– Я вижу, – сказала Грейс, – вы не хотите стать частью маминого плана.
Вопроса в ее словах не было, как не было и любопытства. Она, похоже, ожидала, что он откажется. Вполне возможно, девушка и сама испытывала угрызения совести, но она была заперта в этом мрачном доме наедине с обезумевшей от горя женщиной. Неудивительно, что она отличалась от своих сверстниц.
Неожиданно Магнус пожалел ее. В конце концов, она еще дитя. Он взял ее за руку и спросил:
– Вам больше некуда пойти?
– Пойти? Большую часть времени мы проводим в Идрисе.
– Нет, я имел в виду не это. Татьяна вас не отпускает от себя? Вам нужна помощь?
Грейс стремительно рванулась к нему, на ходу выхватывая из складок юбки длинный, сверкающий меч.
Татьяна извлекла уроки из ошибок отца – в отличие от нее самой, девушка прошла подготовку.
– Я здесь не пленница. – Острие ножа давило на грудь.
– Да? – спросил Магнус. – Тогда кто же?
Внушающие трепет глаза Грейс сузились. В них блеснула сталь.
– Я – разящий клинок моей матери.
Сумеречные охотники часто умирали молодыми, и их детей приходилось воспитывать другим. Вполне естественно, что сирота, когда его брали в чужую семью, называл своих опекунов родителями. Раньше Магнус об этом даже не задумывался. Но теперь ему пришло в голову, что эта девушка питает к своей опекунше отнюдь не признательность. Скорее всего, Татьяна растила ее для того, чтобы использовать в своих чудовищных планах.
– Ты мне угрожаешь? – тихо произнес он.
– Если не хочешь помогать нам, – ответила Грейс, – убирайся из этого дома, скоро рассвет.
– Я не вампир, и не растаю в воздухе с первыми лучами солнца.
– Растаешь, если я убью тебя, – парировала Грейс. – Разве кто-нибудь хватится жалкого колдуна?
