– И что же мы будем с этим делать? – спросил я.
– Ничего. Ничего мы сделать не можем.
– Фигня! – хлопнул я ладонью по столу. – Не можем же мы так просто исчезнуть без борьбы!
Филипп посмотрел на меня. Нет, на меня посмотрел Давид. Филиппа не было, а на его месте сидел усталый, сдавшийся и разбитый человек.
– Можем, – ответил он. – И исчезнем.
Я встал, обозленный, и вышел из его дома, не сказав ни слова. Он что-то еще говорил вслед, но я уже не слышал, да и не интересно это мне было. Слезы гнева жгли мне глаза; я решительным шагом прошел между пурпурными деревьями к своей машине. Я уже знал, что Филипп мне помочь не может. Никто мне не может помочь. Я хотел верить, что случится чудо и что-то остановит это неизбежное прогрессирование, пока я еще не поглощен им полностью, но не мог верить.
Я ехал по Томпсону и по другому миру одновременно и не оглядывался назад.
Магия.
Я вцепился в эту мысль Джеймса, отчаянно желая верить, что моя напасть не может быть необратимой, что это не неизбежный результат логического развития, что ее можно убрать за одни сутки мановением волшебной палочки или применением еще не открытой пока силы. Не на это ли намекал Филипп? Магия? В последующие дни я пытался поддерживать свою веру. Но пусть даже меня толкали на этот путь чары магии, а не детерминированные строительные блоки генов, факты говорили мне, что мое положение ухудшается. Из зеркала на меня смотрел кто-то старше меня, кто-то более тусклый.
Вокруг дома исчезал город Томпсон, сменяемый оранжевой травой и серебряными потоками, розовыми скалами и пурпурными деревьями, и шипящими пауками размером с лошадь.
Я стал молить Бога заставить этот другой мир исчезнуть, сделать меня нормальным, но Он (или Она?) – игнорировали мои мольбы.
Для Бога мы тоже Незаметные?
И только тогда мне было нормально, когда я бывал с Джейн. Даже наваждение другого мира бледнело в ее присутствии – по крайней мере дом внутри оставался свободным от его влияния, и я старался держать Джейн рядом с собой каждую минуту, когда это было можно. Я не знал, то ли это воображение, то ли Джейн действительно защищает меня от чуждых видов, но я верил в нее, верил, что она – мой талисман, мой амулет, и я пользовался тем, что она мне давала.
Мы пытались понять, почему она обладает этой силой – если это была сила – и что мы можем сделать, чтобы ее запрячь, усилить, но никто из нас ничего не мог придумать, и мы только знали, что нам надо держаться друг к другу ближе и надеяться, что это отвратит все беды.
Но не отвратило, к сожалению.
Джейн бросила работу, чтобы быть поближе ко мне. Это не имело особого значения – в Томпсоне все и так было бесплатно, и когда было что-нибудь нужно, она могла просто пойти в магазин и там это взять.
Мне не хотелось бы создать впечатление, что мы просто сидели и ожидали конца, жалея сами себя. Так не было. Но мы и не притворялись, что все в порядке. Мы смотрели правде в глаза – и старались сделать лучшее, что позволяли обстоятельства.
Мы много разговаривали.
Мы любили друг друга несколько раз в день.
Раньше мы жили на обычной быстрой еде – хот-доги, гамбургеры, тако, макароны и сыр – но Джейн решила, что мы можем с тем же успехом использовать свободное время и пожить по-эпикурейски, и она пошла в магазин за бифштексами и омарами, крабами и икрой. Ничто из этого не соответствовало нашим вкусам – моему вкусу по крайней мере, – но идея перед концом пожить на этом явно понравилась Джейн, и я не хотел портить ей праздник.
Слишком мало было времени, чтобы тратить его на споры.
Я сидел в гостиной и смотрел повторный показ «Острова Джиллигана», когда она вернулась из магазина с двумя большими пакетами в охапке. Я встал ей помочь. Она оглядела комнату.
– Боб?
Сердце у меня в груди замерло.
Она меня не видела.
– Я здесь! – завопил я.
Она подпрыгнула от моего крика, уронила пакет, и я подбежал к ней. Я вытащил у нее пакет, положил его на пол, обнял ее, крепко к себе прижав, вдавился лицом в ее волосы и дал волю слезам.
– Я думал, это все, – сказал я. – Я думал, ты меня больше не видишь.
– Я тебя вижу. Вижу.
Она вцепилась в меня так же крепко, как я в нее, будто я висел на краю обрыва, и она удерживала меня, чтобы я не упал. В ее голосе был страх, и я знал, что в те первые секунды до моего крика, когда она оглядывала комнату, она не могламеня увидеть.
Я терял ее.
Из разреза перевернувшегося пакета на ковер текло молоко, но нам было не до этого. Мы держали друг друга, не отпуская, ничего не говоря – и не надо было, а полуденные тени удлинялись снаружи на оранжевой траве.
* * *
Этой ночью я проснулся от звука голоса, звавшего меня по имени. Это был низкий голос, приглушенный голос, шепчущий голос, такой, как бывает в кино. Или он кричал издали и его приглушало расстояние, будто с другого края поля.
– Боб!
Я сел в кровати. Рядом со мной, не слыша ничего, спала Джейн.
– Боб!
Я откинул одеяло и встал с кровати. Отведя в сторону занавеску, я выглянул наружу.
Томпсона не было.
Я глядел на оранжевое поле. На той стороне его росла роща пурпурных деревьев. За ними в туманной дымке стояли розовые горы. Темное, черное солнце висело, не светя, в озаренном золотом небе.
– Боб!
Кажется, голос шел из деревьев. Я посмотрел в ту сторону и увидел движущиеся среди деревьев черные тени, похожие на пауков. За ними, более темный и неразличимый, был неподвижный предмет побольше, но я почему-то знал, что он живой. И голос шел от него.
– Боб!
– Что? – отозвался я.
– Иди к нам!
Я не испугался, хотя знал, что следовало бы. Эта темная форма в середине леса должна была бы напугать меня до смерти. Но голос был теплый и ласковый, и почему-то от самого факта, что это наконец случилось, что ожидание кончилось, мне стало легче.
– Иди! – позвал голос. – Мы тебя ждем!
Окно и стена передо мной растворились в воздухе. Как во сне, как под гипнозом, я пошел через бывшую стену, ощутил дыхание другого ветра на своей коже, другой воздух у себя в легких. Даже температура была другая. Не холоднее и не теплее – просто... другая.
Я был в другом мире.
Меня наполнило странное чувство благополучия, летаргического довольства, не уходившего, несмотря на сигналы тревоги и озабоченности, которые посылал разум.
Я шагнул вперед.
– Нет!
Голос Джейн, пронзительный и отчаянный, полный безнадежной, беспомощной, смертельной тоски, прорезал теплую муть у меня в мозгу, и я дернулся обернуться на этот голос. На краткую долю секунды я оказался во дворе нашего дома и видел, как она кричит мне в окно, и снова оказался в поле, и она кричала мне из комнаты без стен, как будто перенесенной ураганом из Канзаса в страну Оз.
