— Мой муж умер десять лет назад.
— Мне очень жаль слышать это, — сказала я. — Но разве он не тот Джордж Вудворд, что был когда-то ректором храма Св. Марии в Чалфорде?
— Нет, вы ошиблись, — проговорила она, однако нотка отчаяния в ее голосе заставила меня продолжить.
— Если Магнус будет похоронен как Давенант, все общество всегда будет считать, что Нелл убила и его, и Клару. Живая или мертвая, она всегда будет носить на себе это пятно…
— Я помню этот процесс, — осторожно сказала женщина, — хотя он никакого отношения ко мне не имеет. И… предположим, что тот человек, которого вы, как вы говорите, убили, вовсе не Магнус Раксфорд, что тогда?
— Вы хотите сказать, — произнесла я со слезами отчаяния на глазах, — что, если вы приедете в Лондон, и окажется, что он — не Магнус, это приведет полицию к Нелл, а вы не можете пойти на такой риск?
— Это вы так поняли, я не имела этого в виду, — ответила она, но ее тон смягчился.
— Есть еще одна вещь, — произнесла я нерешительно. — Джон Монтегю сказал мне — это было незадолго до его смерти, — что я очень сильно напоминаю ему Нелл… Вот я все думаю: не может ли быть, что я — Клара Раксфорд?
На этот раз ошибиться было невозможно: на лице женщины отобразился глубочайший шок.
— Мисс Лэнгтон, поймите меня, пожалуйста: я не могу помочь вам. У вас, несомненно, есть родные, друзья, кто-то, кому вы можете довериться?
Я отрицательно покачала головой.
— Тогда, может быть, доктор?
— Нет никого, кто теперь мог бы мне помочь.
— Мне очень жаль слышать это, — серьезно сказала она. — Что же вы будете делать?
— Сяду на следующий поезд в Лондон, а там… — Я чуть было не сказала, что отправлюсь в полицию и во всем признаюсь, но вспомнила, что не могу этого сделать из-за Эдвина.
— А там? — подсказала она.
Я ничего не могла придумать в ответ: будущее казалось таким же серым и невыразительным, как океан за спиной этой женщины. Я взяла дневники Нелл и протянула их ей, но она к ним даже не прикоснулась.
— Мне очень жаль, — повторила она, — но я должна теперь идти. Прощайте, мисс Лэнгтон, желаю вам…
Она поколебалась мгновение, затем резко повернулась и зашагала прочь по мокрой траве.
В тот вечер я добралась до дома только к десяти часам; мой дядя уже удалился к себе в спальню, как бы желая сказать «с тобой ничего не поделаешь — я умываю руки», но Дора не ложилась — ждала меня. Она сказала, что, пока я отсутствовала, дважды заходил Эдвин, он оставил мне записку. В ней говорилось только: «Буду ждать завтра в саду Ботанического общества в Риджентс-парке, с двух часов и весь день. Пожалуйста приходите. Э.»
— Не говорите вашему дяде, что я вам ее передала, мисс, а то я потеряю место, — попросила меня Дора. — Когда он узнал, что это был мистер Риз, он сказал, что я ни в коем разе не должна его больше в дом пускать. А еще он велел, чтоб вы на это поглядели, — и она указала на вечернюю газету, которую дядя специально так положил на столе в прихожей, чтобы видна была страница с жирной карандашной чертой, сердито отчеркнутой сверху вниз на полях статьи «Смерть выдающегося ученого: загадочный взрыв в Раксфорд-Холле». Строки расплывались перед моими глазами: «Доктор Джеймс Давенант, член Королевского общества… после опытов, проведенных Обществом психических исследований… мощный взрыв… по неизвестной причине… значительные повреждения… страшное открытие. Имеются сведения, что владелица имения мисс Лэнгтон в это время также находилась в доме, но по счастливой случайности осталась жива… Раксфорд-Холл, как, возможно, припомнят читатели, в 1868 году был местом печально известного убийства… Доктор Магнус Раксфорд… Миссис Раксфорд с ребенком… исчезновение… тень подозрений…»
Я отложила газету, вдруг почувствовав непреодолимое желание увидеть Эдвина, но ведь, если я не смогу убедительно доказать ему — как и себе самой, — что я не убила ни в чем не повинного человека, между нами всегда будет стоять эта тень. Сквозь туман усталости в мой мозг все же проникла мысль, что мне нужно разыскать адрес Давенанта, как я уже разыскала адрес Джорджа Вудворда: разве не может случиться так, что он оставил какой-то след, какую-то памятку о своей прошлой жизни? И если я смогу посетить его дом под тем предлогом, что хочу выразить свои соболезнования…
Дом № 18 на Хертфорд-стрит, что у Пикадилли, оказался одним из целого ряда больших угрюмых особняков, построенных из темно-серого камня. Я походила, набираясь смелости, взад-вперед по улице, под яркими лучами солнца (стоял один из тех редких, ослепительно солнечных дней, когда воздух тепел, точно в мае), потом поднялась на крыльцо и постучала.
После довольно долгой паузы дверь мне открыл малорослый седой человек, одетый в траур.
— Я мисс Лэнгтон, — произнесла я с дрожью в голосе. — Я владелица Раксфорд-Холла и… Я подумала, мне нужно зайти, принести свои соболезнования семье…
— Это очень любезно с вашей стороны, мисс Лэнгтон, только, боюсь, нет никакой семьи: доктор Давенант был не женат и совсем одинок в этом мире. Мое имя — Бразертон, я был его дворецким.
— Не могла бы я войти на минуту, — произнесла я. — Я не очень хорошо себя чувствую (что было не более чем правдой — у меня просто подгибались колени, так что я едва стояла на ногах).
— Конечно, мисс Лэнгтон. Прошу вас, проходите, вот сюда.
Две минуты спустя я уже сидела в огромной мрачной гостиной с бокалом портвейна в руке, а мистер Бразертон взволнованно хлопотал вокруг меня.
— Это должно было стать для вас большим потрясением, мистер Бразертон, — сказала я и увидела, что он сразу потеплел оттого, что я назвала его «мистер Бразертон».
— Очень большим, мисс Лэнгтон: такой ужасный случай. Я так понимаю, вы тоже там были во время этого несчастья?
— Да, — ответила я, благодаря судьбу за темноту в гостиной, — но боюсь, что не имею ни малейшего представления, чем был вызван этот взрыв. Мы ведь даже не знали, что доктор Давенант — в доме, когда это произошло. А могу я спросить, как долго вы с ним пробыли?
— Двадцать лет, мисс Лэнгтон. С тех самых пор, как он в Лондон приехал.
— А где же он раньше жил?
— За границей, мисс Лэнгтон: в юности он был великим путешественником.
— Я слышала, он однажды пострадал от пожара?
— Да, мисс Лэнгтон, это случилось в Праге, незадолго до того, как я к нему поступил. Отель, где он остановился, сгорел дотла, ему повезло, что он выбрался живым оттуда. Он в те дни перчатки носил, даже дома, и очки защитные; а бороду отращивал очень большую — говорил, это помогает коже лучше заживать.
