Корсаков поднялся на первую ступеньку лестницы.
Тень, отброшенная болтающейся на одной петле дверью, пошевелилась. Загустела. И обрела очертания тела затаившегося ящера.
Кнут вынырнул из-под плаща, расплел кольца, и хвостом стальной змеи задрожал на земле.
Тень, издав злобной шипение, юркнула вдоль дома за угол.
Корсаков, осторожно наступая на скрипучие ступени, поднялся на крыльцо. В дверной проем сквозило сыростью и запахом погреба.
— Кра-ак!
С веток сорвалась черная крестообразная тень.
Корсаков успел развернуться, наотмашь хлестнул кнутом. Как взрывом, разметало комок перьев и тугой плоти. Ошметки упали к ногам Корсакова. И тут же вспыхнули голубым, трескучим пламенем.
Он чертыхнулся, развернулся и шагнул в гулкую темноту.
В палисаднике за спиной прошелестели шаги. Раздался сдавленный хрип. И два чавкающих удара.
— Чтобы вы друг друга сожрали, уроды! — устало выругался Корсаков.
Он даже не стал оглядываться.
В выбитые стекла сочился слабый свет, едва пробиваясь сквозь густую зелень. Пятнистые серые тени дрожали на дощатом полу. Пол был залит водой. Наверное, нанесло ураганом.
Корсаков потянул носом. Запах спекшихся нечистот пропал. Теперь пахло только строительным мусором и свежей побелкой.
Он полез в карман за зажигалкой. И замер.
— Он был добрым.
Он плакал встречаясь со злом.
Он хотел меня взять
и укутать теплом…
Тонкий, хрустально чистый голос плыл сверху.
Корсаков пересек зал и бросился вверх по лестнице на второй этаж. Здесь уже кто-то снес перегородки. И прямо с лестницы открывался вход в просторное помещение.
— Кто здесь?!
— Анна… Бог мой, — выдохнул Корсаков.
На него налетел теплый, душащий вихрь. Корсаков едва устоял на ногах. Кольцо рук замкнулось на его шее. Жаркий поцелуй залепил рот.
Он прижал к себе вздрагивающее от немых рыданий гибкое тело Анны.
«Вот и все. Вот и все!»
Сердце его билось гулко, с каждым разом все медленнее и медленнее.
Она оторвалась от него. Провела ладонью по глазам.
— Ты плачешь?
— Дождь. Это дождь, — прошептал он. — Мужчины не плачут. Они молча стареют и тихо умирают.
Анна ящеркой вывернулась из его рук.
— Смотри, что я придумала, — задыхающейся скороговоркой зачастила она. — Это сюрприз. Только боялась, что ты не придешь. Звонила домой, а тебя там нет. Уже не знала, что подумать.
Она чиркнула зажигалкой.
В темноте вспыхнул янтарно-красный язычок свечи. На полу один за одним стали распускаться огненные цветы. Оранжевые, медовые, агатово-красные, изумрудно-зеленые. Светильники из сколотых бутылок залили комнату цветными, трепетными всполохами.
— Здорово?
В центре сияющего круга замерла тонкая фигурка в белом платье. Волосы, взбитые в высокую прическу, купались в янтарном огне. Анна провернулась, раскрутив юбку. Свечи вспыхнули с новой силой, волна цветного огня ударила о стены, захлестнулась под потолок.
— Здорово же, да?
— Анна…
Корсаков почувствовал, что больше не может сделать ни шага.
Она подбежала к нему, потянула за руку через огненный круг. Развернула и толкнула в кресло. Мягко вздохнули кожаные подушки.
— Удобно? — спросила Анна. — Теперь оно твое. Будешь в нем отдыхать после работы. И думать о вечных ценностях. То есть обо мне.
Корсаков погладил ладонью резной подлокотник.
— Откуда оно здесь?
Анна уселась на корточки у его ног.
— Ай, дырку в стене кто-то пробил. Там и нашли. Еще столик ломберный и секретер. Поделили по-братски. Что с моим папахеном в принципе невозможно. Я выкричала себя кресло, он забрал остальное.
— Не понял, причем тут папа?
— Ой, да он в каждой круглой дырке квадратной затычкой работает! Особняк этот, оказывается, на свою «чебурашку» оформил.
— На что?
— «Чебурашку». Ну, подставную фирму.
— Ничего не понимаю!
— Ай, не заморачивайся! У богатых своя жизнь, у тебя своя. У него какие-то напряги с мэрией. То ли мало дал, то ли не тому… Не суть важно. Главное, что все работы здесь заморожены до весны, как минимум. Короче, пользуйся.
— В смысле?
— Ты здесь теперь охранником работаешь. Круглосуточным. С правом проживания. Твой сквот же сгорел, так? Как папахен, урод, и накаркал. Вот и пользуйся.
— Невероятно… И с чего он так расщедрился?
— Уговаривать надо уметь, — с лисьей улыбочкой ответила Анна. — Потом ему пару картинок подаришь, он до потолка прыгать будет. Такой вот уговор. Я еще вчера хотела тебя обрадовать. Но решила навести порядок и устроить тебе праздник. Я молодец?
Анна вспрыгнула ему на колени. Завозилась котенком. Уткнулась носом в ложбинку под ухом.
— Ты меня любишь? — прошептала она.
— Анна, ты у меня ничего не брала?
— Не-а.
— Неправда.
— Правда!
— Я потерял очень дорогую вещь. Теперь у меня крупные проблемы.
— Вот я ее и припрятала, чтобы не было проблем. Кто же такой раритет в кармане носит? Или менты отберут. Или… В смысле, пропьешь. Ой, а что это у тебя?
Анна потрогала рукоять хлыста, болтающуюся на петле, захлестнутой на правой кисти Корсакова.
— Средство для воспитания малолетних воровок.
— Ой, как страшно! Садо-мазо со мной не катит, учти.
Она перегнулась через подлокотник, нашарила под креслом сумочку.
Щелкнул замок. Анна вновь прильнула к груди Корсакова.
В его ладонь легла колода карт. Показалось, что держали их в холодильнике, настолько ледяным был плотный картон.
— Странные они у тебя. Карты.
— Знаю.
— Это Таро Бафомета. Мне бабушка о таком рассказывала. Откуда они у тебя?
— Нашел. Теперь надо вернуть хозяину.
Корсаков раздвинул карты веером, поднес к свету. Сложил и сунул в карман.
— Ты, надеюсь, не пробовала ими поиграть?
— Что я — дура ненормальная.? Бабушка, слава богу предупредила, один расклад — и вся жизнь сделана.
— Кто она у тебя, бабушка?
— Ведьма.
— Правда?
Она кивнула, рассыпав по его лицу локоны, пахнущие пачулями и горьким миндалем.
— Да. Я тоже ведьма, только маленькая еще.
— Ведьмочка.
Корсаков положил пальцы на ее затылок и едва не захлебнулся от нежности. Долго ждал, пока не успокоится сердце. Свет поплыл в глазах, полных жгучей влаги.
— Побудь со мной, Анна. Неделю. Или год. Сколько выдержишь. Но не оставляй меня сейчас.
— Глупый. Я хочу быть рядом всю жизнь.
— Так не бывает.
— А у нас получится!
— Возможно…
Он прижал к себе Анну, так, что в своей груди услышал мерные удары ее сердца.
