Это была круглая медная пластинка с не слишком ровными краями, как будто у того, кто её делал, не было под рукой надфиля, или же она истёрлась от времени. В центре была чётко прорисованная гексаграмма — Звезда Давида, под ней четыре буквы древнееврейского алфавита. Над Звездой было ещё несколько непонятных символов. Оборотная сторона пантакля оказалась чистой. Миша — амулет — Седой — сантехник… Мысли неслись вскачь, как сдуревшие кони. Русская пословица гласит: «Время — око истории». Калиостро говорил… «Я говорил, — поправил себя Антон, но тут же сбился, — что он посланец таинственных и добрых сил, всегда готов прийти на помощь ближнему своему не только словом, но и делом: ибо, что такое его магические труды, как не практическое воплощение масонских заповедей о братской любви». Пантакль — символ масонский. Надо показать Матрёне! И, в конце концов, следует разобраться со всеми артефактами, которые он собрал, с той же матрицей. Странная конструкция из зеркального металла, четыре фигурные детали, пригнанные друг к другу без зазоров и свободно скользящие взад и вперёд… Он таскал её с собой много лет, не имея ни малейшего представления о её происхождении и назначении.
Матрёша отложила конспекты, которыми теперь была завалена вся кровать. Антон присел рядом. Она крутила пантакль в руках и ничего не говорила.
— А это не печать Кали? — предположил Антон, чтобы подстегнуть мысли. — Которая будет в Храме, а?
— Нам не про печать, нам про штамп говорили, — отозвалась Матрёна.
— Седой сказал, что мы найдём кое-что.
— Может быть! Мы нашли, а толку?
— Попробуй тогда про матрицу повспоминать.
— А может, по интуиции? Кажется, она сыграла свою основную роль… здесь всё серьёзней… поможет то, что сильнее…
— Что серьёзней?
— Не знаю. Но оно у нас уже есть!
— Хорошо. Всё же что такое матрица?
— У меня сознание изменяется… Спрашивай!
— Матрица, откуда и что это такое?
— Богов всегда сопровождают артефакты.
— Что это за артефакт?
— Но не всегда они играют основную роль. Артефакты — издержки твоей силы.
— Яков Брюс: эти интересные штучки — продолжи!
— Маленький эгрегор тебя сопровождает… Есть то, что тебе поможет достигнуть главного — космоса.
— Атрефакт — его назначение?
— Верь Иоланте. Назначение — кусок твоей силы. Точнее, не ей, просто верь. — Девушка выделила голосом эти слова. — Она правильно сказала.
— Кусок моей силы — как им воспользоваться?
— Верь. Действуй. Ломай. Он сам откроется, когда будет нужно.
Чёрный понял, что здесь он больше ничего не добьётся.
— Кому достанется третье кольцо? — Может, здесь повезёт?
— Кому решим. — Вдруг Матрёша встрепенулась, бросила взгляд на часы и радостно бросилась его обнимать и тянуть за уши. — Ура! Десять минут назад родился! Поздравляю!
Ошарашенный Антон только сейчас вспомнил, что сегодня был день его рождения. Обычно он не праздновал это событие, не любил. Друзья знали об этом и не навязывали поздравлений, а вот Матрёна не знала.
— Спасибо, Матрёшечка! Ты мне только уши не оторви! — Антон засмеялся и схватил её за руки, спасая целостность своих ушей. — Но мы не будем отвлекаться, ладно? Я лучше ещё с пантаклем пойду повожусь.
— Ну-у, — скуксилась девушка. — Так нечестно.
— Не горюй. — Он легонько поцеловал кончик её носа. — Я, правда, не люблю день рождения. Так уж сложилось.
— Исторически? — съехидничала она.
— Исторически! — Антон встал, воздел палец к небу и удалился в библиотеку.
Он стоял на станции метро, ожидая поезда. Вокруг кипела обычная московская суета — люди сновали взад-вперёд, толпились возле края платформы, кто-то отрешённо кивал головой в такт музыке в карманном плеере, кто-то целовался, кто-то продолжал спор. В темноте тоннеля показался свет, и вот ярко-красный состав вырвался на простор и затормозил, готовясь принять новую порцию пассажиров. «„Красная стрела“, — удивился Антон. — Не знал, что в Петербург теперь ходит метро. Как удобно». Он вошёл в вагон и встал возле дверей.
«Станция „Лубянка“», — объявила диктор, поезд остановился. Пассажиры уже толпились возле дверей. Внезапно громыхнул взрыв, по вагонам прошло сотрясение, полетели стёкла. С платформы донеслись отчаянные крики людей, запахло порохом. Антон оказался на платформе. Он увидел развороченный вагон впереди, лежащие тела, уже образовавшиеся лужицы крови. Люди метались по платформе, бежали к выходам и эскалаторам перехода. Антон тоже побежал, но не на выход, он нырнул в тоннель и понёсся вперёд в полной темноте. Он должен был успеть в Петербург.
Он бежал и бежал, мимо пролетали составы, тоннель всё не кончался, но вот один из поездов обогнал его и остановился. Чёрный достал свой заветный ключ, открыл заднюю дверь и проник в вагон. Пассажиры не обратили на него никакого внимания. Поезд постоял, тронулся, снова притормозил. «Станция „Парк культуры“», — донеслось из репродукторов. Антон вышел на платформу и тут снова услышал взрыв. Всё повторилось — трупы людей, паника, кровь и ужас. Теперь он рванул к выходу, вылетел на поверхность и попал в совершенно пустой вестибюль. Станция казалась покинутой давно и надолго, лишь тётушка-контролёр дремала в своей будке. Антон подбежал к ней. Женщина, не открывая глаз, оскалилась механической улыбкой робота: «Вот чего ты добился. Не стоит злить тех, кто сильнее вас». Антон бросился к будке, застучал ладонями по стеклу и вдруг обнаружил себя сидящим на кровати в собственной спальне. Он часто дышал, на лбу и ладонях выступил холодный пот, быстро и громко стучало сердце.
Мирно спящая рядом Матрёша заворочалась и приоткрыла глаза.
— Седой сказал, что «не стоит злить тех, кто пока сильнее вас. Вы задели тех, кого они продвигают. Они знают, что вас это не затронет. Это было предупреждение. Сохраняйте нейтралитет».
— Что?! — вскинулся Чёрный. Но девушка уже снова спала и ничего не ответила. Антон встал, вышел на кухню и поставил чайник, чтобы как-то унять колотившую его дрожь. Кошмар был на удивление реалистичным. Он подумал, что так, должно быть, и выглядят пророческие сны. Он выпил две кружки горячего чая, немного успокоился, уверил себя, что кошмарный сон — это всего только сон, но так и не смог заснуть до утра.
Поутру Матрёна уехала испытывать удачу на экзамене, а Антон взялся за разбор бумаг отца — это всё равно нужно было когда-нибудь сделать. Он не хотел заниматься этим при девушке — не был уверен в устойчивости своей психики. Теперь, когда он полностью освободил эмоции, он мог не удержать их в узде и не хотел бы испугать её нервным срывом. Лучше было заняться этим в одиночестве.
